Рени Найт - Секретарь

В свои почти девяносто леди Эплтон выглядела слабой и хилой. Она передвигалась с помощью двух тростей, под тонкой тканью клетчатой рубашки отчетливо виднелась ее искривленная спина. Элегантностью она не блистала, но даже в простых прямых брюках и туфлях на плоской подошве с застежками-липучками держалась с достоинством. Одежда слегка опрощала ее – уверена, это было сделано нарочно, чтобы присяжные воспринимали ее как собственную бабушку. Аккуратно подстриженным белым волосам леди Эплтон не давали падать на лицо два черепаховых гребня. Голубые глаза, как у дочери, тонкий нос, решительно сжатые губы.

– Чертовы палки!

Хоть она и выглядела хилой, но голос ее разнесся по всему залу, и на лицах присутствующих, наблюдавших, как она сражается со своими тростями, направляясь к трибуне, отразились сочувствие и восхищение.

– Вы позволите помочь вам, леди Эплтон?

– Нет, благодарю, я сама отлично справлюсь.

Ее свидетельство было кратким: положение стоя причиняло ей мучительную боль, а от предложенного стула она отказалась.

– Моя дочь чрезвычайно занята, но она все же находит время проведать меня. Раньше и я по возможности бывала в Англии, но в последние годы поездки даются мне с трудом. Мы всегда были близки. У Мины столько дел и обязанностей – разумеется, в бизнесе, но не только, еще и в благотворительной деятельности, так что ей нелегко выкраивать время для поездки в Женеву, однако она все-таки ухитряется. Для старой матери у нее всегда находится время.

Я решила переехать за границу… ну, я говорю «решила», но к обстоятельствам этого решения я не причастна. Так или иначе Швейцария стала моим домом и много лет остается им. Там чище воздух. Климат мне подходит. Мой врач говорит, что, с тех пор как я поселилась там, емкость моих легких увеличилась вдвое.

Она прижимала к груди руку с выступающими венами, и все видели обручальное кольцо у нее на пальце. Он так много говорил присяжным, этот узкий ободок из платины, – о нарушенных клятвах, о том, что эту женщину предал мужчина – возможно, не столь благородный, каким пыталось представить его обвинение. Леди Эплтон жила в изгнании, а роман ее мужа с его секретарем продолжался.

С мест для публики на нее смотрела Дженни Хэддоу. Элегантная, как всегда. На мой взгляд, она была более достойна носить титул леди Эплтон, чем простенько одетая старушка на свидетельской трибуне.

– Леди Эплтон, вы можете подтвердить, что ваша дочь провела с вами указанные ею дни?

– Да, могу. И предполагать что-либо иное – полный абсурд. Она проводила со мной каждый из тех дней, когда приезжала в Женеву. Я недовольна ее секретарем, которая вызвала всю эту путаницу, – впрочем, надежностью она никогда не отличалась. У меня есть своя помощница, которая ведает моими делами, так вот она бы никогда не позволила себе такие вольности, как секретарь моей дочери. А Мине даже резкого слова о ней не скажи, хоть она и признавалась мне порой, что эта особа сводит ее с ума. Но ведь моя дочь известна излишней доверчивостью. И, честно говоря, преданность Мины переходит все границы. Но правда заключается в том, что у Мины нет абсолютно никаких причин скрывать тот факт, что она навещала меня.

– Внесем ясность, леди Эплтон: вы можете подтвердить, что в указанные дни ваша дочь была с вами?

– Да, целиком и полностью. Я поклялась на Библии говорить правду, что я сейчас и делаю. Мина приезжала ко мне прямо из аэропорта, а вечером улетала обратно в Лондон. Весь день она проводила со мной. И если бы она отлучалась в банк с целью каких-нибудь махинаций, я бы знала об этом. Она хорошая дочь. И всегда была такой.

Я видела, как, прежде чем сойти с трибуны, леди Эплтон повернулась к Мине, и от взгляда, которым они обменялись, у меня побежали мурашки.

Как обычно, в конце дня я пыталась улизнуть незамеченной, но меня перехватила Сандра Тисдейл.

– С вами все хорошо, Кристина?

Я видела, что, по ее мнению, со мной хорошо далеко не все: ее взгляд бегал по моему лицу, она силилась понять, что происходит у меня в голове.

– Просто понадобилось в уборную, вот и все. До завтра. – И я повернулась, чтобы уйти, но она удержала меня за руку.

– Постарайтесь не волноваться. Знаете, все понимают, каково это. Как это трудно – предстать перед судом. Присяжные бывают удивительно отзывчивыми – особенно к таким подсудимым, как вы, не привыкшим к вниманию публики. – Она придвинулась ближе, жарко дыша мне в ухо. – Мы в этом твердо уверены.

Я заторопилась в женский туалет, толкнула дверь, обрадовалась, увидев, что там никого нет, и заперлась в кабинке. С колотящимся сердцем я нашарила в сумочке таблетки. У меня развилась зависимость от них, я надеялась, что они утихомирят мое сердце и окутают меня одеялом спокойствия, чтобы можно было держаться и дальше. Выждав минуту, я дернула цепочку старомодного бачка, сработавшего так громко, что эхо отразилось от кафельных стен. Может, поэтому я и не услышала, как открылась дверь и вошел кто-то еще.

Когда я вышла из кабинки, перед зеркалом у раковины, глядя на себя в зеркало, стояла леди Эплтон, ее трости были прислонены поодаль. Меня поразила ее осанка – прямая, гордая, уверенная, с вытянутой, как по струнке, спиной. Она смотрела на мое отражение в зеркале, изучала меня, как я – ее.

– А я-то гадала, куда она запропастилась. Между прочим, это рубин.

Я не сразу поняла, о чем она, и ее глаза раздраженно блеснули.

– Камень в брошке, которая на вас. Восемнадцатикаратное золото, вокруг камня мелкий жемчуг. Должно быть, теперь уже немалая ценность. Я так понимаю, вы получили ее в подарок от Мины, а не просто присвоили?

Отвечать не имело смысла.

– Я спрашиваю только потому, что ей самой она досталась в подарок от меня . Она говорила, что потеряла эту вещицу, а она вот где. Приколота к вашей груди. Как мило. Мина всегда была выдумщицей, с раннего детства. Знаете, а ведь сердечко у нее холодное.

Теперь я наконец видела леди Эплтон такой, какой представляла себе много лет подряд. Властной, ледяной. Мне вспомнился снимок, который я видела на туалетном столике Мины в Финчеме: маленькая Мина сидит у ног матери, подражая ее позе – держит чайную чашку, как бокал с коктейлем, карандаш – как сигарету. Они как отражения друг друга. Должно быть, Мина с малых лет усвоила: таким людям, как она, сойдет с рук что угодно.

Леди Эплтон расстегнула сумочку, вынула помаду, выкрутила тюбик, приоткрыла рот и приблизила лицо к зеркалу. Ее бледные ненакрашенные губы стали ярко-красными, помада затекла в мелкие морщинки вокруг рта. Поворачивая лицо то так, то этак, она оглядела себя в зеркале.

– Пожалуй нет, – решила она и протянула руку. – Не принесете мне салфетку?

Она общалась со мной сквозь зеркало, не удосуживаясь обернуться, и я видела, что ей даже в голову не приходит, что я могу отказаться выполнить то, что она мне велит. Я оторвала от рулона немного туалетной бумаги и принесла ей. Она стирала помаду, пока от нее не остался лишь слабый оттенок на губах.