Рени Найт - Секретарь

– По-моему, неплохо у меня получилось – что скажете? – Она изучила собственное лицо. – Вот так. Я готова к съемке крупным планом. – Она протянула мне бумагу, чтобы я ее выбросила, и я, шагнув ближе, чтобы взять ее, задела трости. Мы обе увидели, как они с сухим стуком повалились на пол.

Я наклонилась и подобрала их, хотя, подозреваю, она прекрасно могла бы сделать это сама.

– Дверь?

Придержав перед ней открытую дверь, я услышала, как она закрылась за ее спиной с глухим вздохом. Потом перевела взгляд на бумагу с красными пятнами помады, стертой с ее губ, которую все еще держала в руке, и от отвращения к себе меня передернуло.

Я надеялась, что к тому времени, когда я выйду, все уже разъедутся, но они по-прежнему были здесь. Прямо цирк какой-то: Мина и ее мать в окружении журналистов. Леди Эплтон, леди Эплтон!.. Какой же хитрой старой бестией она оказалась! Как ловко сумела им понравиться! Она улыбалась, подняв подбородок и глядя в объективы.

– Как вы думаете, как отнесся бы к этому суду ваш муж, леди Эплтон?

– Мой муж Джон всегда гордился нашей дочерью. Я знаю, что он был бы на ее стороне. Как и я. – Она потрепала Мину по руке.

– Каковы ваши дальнейшие планы, леди Эплтон? Вы останетесь в стране, пока не закончится судебный процесс?

– Разумеется! Вот он, мой приоритет. – Она снова похлопала дочь по руке и оперлась на нее, начиная спускаться с лестницы. – В такие моменты любой дочери нужна мать. А теперь прошу нас извинить… – Она вцепилась в свои трости, потом игривым жестом помахала одной из них перед собой, расчищая путь, и журналисты с фотографами расступились, пропуская Мину, ее мать и остальных членов ее семьи к краю тротуара.

Замерев, я не сводила с них глаз: Мина усадила свою мать на переднее сиденье, сама села сзади, ее муж устроился рядом с ней. Трое внуков леди Эплтон заняли второе такси. Я шагнула сквозь зеркало и попала в мир, где все оказалось не таким, как мне представлялось. В том числе, похоже, и я сама.

В последние недели процесса обвинение и защита вызывали свидетелей одного за другим, но их показания проходили мимо меня незамеченными. На суде я присутствовала, но не вникала в происходящее. Мне запомнилось только, как Руперт Френч, финансовый директор Мины, вышел на трибуну и выступил весьма убедительно, уверяя, что знать не знает ни о каких счетах в швейцарских банках или подставных компаниях. Но, пока он в мельчайших подробностях излагал условия предоставления ссуд различным поставщикам, я подняла взгляд к потолку, и мне показалось, что вихрь белой бумаги нисходит с него, укрывает пеленой зал суда, как свежевыпавший снег, засыпает и меня, и присяжных.

Должно быть, это Стелла подала сигнал тревоги Мине, а та, полагаю, проконсультировалась с Дугласом Рокуэллом, в свою очередь, переговорившим наедине с Сандрой Тисдейл. Я была уязвимой, ненадежной, или, возможно, они сказали, что я едва держусь . Как бы там ни было, они явно заволновались из-за того, что я отчасти утратила стойкость. Справлялась не так хорошо, как все они надеялись.

Стелла пеклась обо мне, как только могла, – ухаживала за мной каждый вечер, следила, чтобы я как следует питалась, утешала, когда на меня находила плаксивость, постоянно передавала слова ободрения и поддержки от Мины.

Больше мне не приходилось ездить на заседания суда на поезде: как сказала Стелла, Мина настаивает, чтобы в вашем распоряжении была машина . Эта машина приезжала за мной каждое утро, а потом ждала меня, чтобы отвезти домой после заседания. Они позаботились обо всем. Я – ни о чем.

Мой барристер мистер Андерсон обратился к судье Бересфорду со словами процесс крайне негативно сказался на моей клиентке , или как-то так, и мне разрешили на оставшихся заседаниях сидеть в пределах процессуальной зоны, а не на скамье подсудимых. Меня отделили от Мины и Дэйва, и я стала самой себе казаться невидимкой. В процессуальной зоне я исчезала. Даже судья в заключительной речи переврал мою фамилию. «Кристина Бейкер», – сказал он и тут же поправился с извинениями и взглядом, который казался искренним.

Бойтесь худшего, но надейтесь на лучшее , сказал мой барристер, когда присяжным пришло время удалиться и обдумать свой вердикт. Он предупредил, насколько напряженным может стать ожидание, и посоветовал мне не уходить слишком далеко от здания суда.

– Не более чем на пятнадцать минут ходьбы, Кристина.

Сандра Тисдейл хотела, чтобы я осталась с ней, но мне необходимо было уйти, и я постаралась заверить ее, что со мной все отлично. Мне нужно было на воздух, но, когда я вышла, оказалось, что я понятия не имею, куда идти. Помню, я блуждала по улицам вокруг Олд-Бейли неуклонно, как мне казалось, сужающимися кругами и вдруг, подняв голову, увидела, что стою возле собора Святого Павла, в котором и нашла убежище.

Я преклонила колени и уперлась лбом в стоящую впереди скамью, наслаждаясь прикосновением твердого дерева к моей голове. Вокруг слышались приглушенные голоса бродивших по собору туристов. Я закрыла глаза в надежде, что в меня просочится нечто, что даст мне силы. И когда вдруг зазвонил мой телефон, я выхватила его из сумки дрожащими пальцами.

– Мама, ты где?

Я не виделась с Анжеликой и не слышала от нее ни слова с того дня, когда она побывала в суде. Она вместе с друзьями собиралась после университета год поездить по миру.

– Мам?..

– Слышу. Я здесь. – Слезы жгли мне глаза.

– Где? – повторила Анжелика.

– В соборе Святого Павла. А ты? В аэропорту?

– Еще нет. Хотела повидаться с тобой перед отъездом, вот и пришла в суд. Думала, застану тебя там. Я сейчас приду к тебе, никуда не уходи. – В ее голосе слышалась истерика.

Я села на скамью и заплакала. Мне казалось, Анжелика поставила на мне крест.

Я вытерла глаза, поднялась и вышла из собора. Чувствуя тяжесть телефона в кармане, я решила: если мне позвонят до прихода Анжелики, я не стану отвечать. И не вернусь. Потом решила отключить телефон. Жертвовать встречей с дочерью я не собиралась.

В утреннем прогнозе погоды обещали дождь в юго-восточной части города, и точно: небо помрачнело, готовилось разверзнуться ливнем. Но не сейчас. Сквозь тучи еще был виден слабый проблеск солнца. Я ждала Анжелику на ступенях, вглядываясь в лица прохожих.

А потом я увидела, как она мчится ко мне, и почувствовала, как она падает в мои объятия. И крепко обняла ее. А мне уже казалось, этого больше никогда не будет. Ни я, ни она не сумели заговорить сразу, я гладила ее по спине, как делала, когда она была маленькой.

– Мне надо было увидеться с тобой перед отъездом. На случай… – Она не договорила.

На случай, если меня признают виновной. Посадят в тюрьму, пока она за границей.