Кристофер Йейтс - Мельничная дорога

Они ехали мимо яблоневых садов, деревья гнулись под весом плодов – приближалось время сбора урожая. Скоро сюда хлынут горожане – люди вроде тех, которых он хотел бы видеть в «Загоне красного лося».

Хорошие здесь места, размышлял Патрик, пытаясь понять, насколько изменился Росборн. Но прежде чем они оказались в черте города, Мэтью свернул на пыльную обочину у яблоневого сада.

Его машине было не более года, и от этого Патрик снова разозлился. Чем он это заслужил? После того, как надругался над Ханной? Дорогой автомобиль, этаж в Трибека, дружбу с Жан-Жаком Ругери?

Патрик тянул за черным «Мерседесом», и ему все яснее становился смысл заговора. Это Мэтью заставил Дона Тревино выгнать его с работы. Только зачем? Чтобы подобраться к Ханне. Он делает это из извращенного чувства обиды, досады на годы, проведенные в тюрьме. И таким образом подбирается через него к Ханне.

«Смотри, Мэтью, как бы первым не подобрался к тебе я».

Патрик бросил взгляд на дорогу. Слишком много машин. Но это не имеет значения. Он выждет момент. Все готово. В багажнике ружье, уже заряжено, рядом моток липкой ленты, сто футов веревки и кухонный нож на случай, если понадобится перерезать веревку или что-нибудь еще.

Одно то, что Мэтью сговорился с Тревино выгнать его с работы, заслуживает наказания. Но кроме этого было много других мотивов. Справедливость, стремление покарать, самооборона. А самое главное – это единственный способ загладить то, что случилось двадцать шесть лет назад, компенсировать свое бездействие. Ведь Ханна от него ушла.

Взгляни в свой компьютер.

Мэтью вышел из машины и непринужденно улыбнулся.

Только посмотрите на него! Это называется, он понес наказание за то, что совершил? Но кроме прочего, нужно действовать потому, что это единственный путь вернуть жену.

Видеть тебя не могу.

Патрик открыл дверцу и ступил на пыльную обочину боковой дороги. Солнце давило в спину с тяжелой увесистостью камня, толкая вперед, поскольку выбора у него не осталось.

Никакого. Была единственная возможность.

Пятница за два дня до Четвертого июля – обычное, ничем не отличающееся от других утро. Встретились с Хитрюгой на нашем месте и провели в Свангамах несколько часов. Хитрюге пришлось уйти раньше – он был записан к зубному врачу, – я еще поболтался в горах. Выяснилось, что стрелять по жестянкам в одиночку не более увлекательно, чем торчать на уроках в школе.

По пятницам мать в закусочной не работала. Они с Билли, скорее всего, сидели в библиотеке – склеивали какую-нибудь муру, или пошли в бассейн Джоппенберга, или занялись еще каким-нибудь летним делом. Я радовался, что несколько часов дом будет в моем распоряжении, и, засунув воздушку под брезент, вернулся к Расщепленной скале.

Пока я крутил педали, мне не могло прийти в голову, что, хотя для меня день начался без событий, отец опять – и в последний раз – продемонстрировал свою потрясающую способность все испортить.

Недель за восемь до этого мой папочка находился в заведении О’Салливана и наслаждался пивком. Когда заметил, что угнездившийся на соседнем табурете клиент тычет в нос какую-то корку. Когда отец бывал в настроении, он любил заказывать по Джорджу Торогуду, то есть по названию его песни «Один бурбон, один скотч, одно пиво». Бармен ставил перед ним стаканы, и отец выстраивал их в ряд, предлагая соседям соревнование.

В тот вечер в начале мая соседом отца оказался не кто иной, как Бобби Дженсен, брат Ханны Дженсен и сын Уолта Дженсена, владельца цементного завода, последнего в городе работающего предприятия, которое прежде было источником жизненных сил Росборна. Они с отцом продолжали пропускать за воротник, а Джордж Торогуд орал из колонок. Трепались и пили, пили и трепались, и в какой-то момент речь зашла о цементном бизнесе. Бобби сказал, что один из рабочих завода – кстати, тот, кто снабжал его брата Паули травкой, – женился на девчонке из Буффало и переехал туда трудиться на сталелитейном заводе.

Надо отдать должное отцу, он даже пьяный сразу соображал, где что-нибудь может обломиться, и с ходу предложил обеспечивать Паули травкой, но и братья со своей стороны должны посодействовать, чтобы завод повернулся к нему лицом.

Я бы удивился, если бы в автобиографии отца промелькнуло слово «наркодилер». Но кем бы он ни был, он оставался крутым парнем. Так и вижу, как на следующий день он махнул в злачнейшее место неподалеку от нашего города – Кинстон – и попросил первого встречного проводить к его поставщику.

Через несколько дней у отца появились две новые специальности: рабочего цементного завода и продавца наркотиков. Он умудрился продержаться на обеих работах целых два месяца, а Уолт Дженсен был слеп к его наркопроказам, и если бы дэдди ограничился этим, мое пятничное утро осталось бы обычной прелюдией к ничем не примечательному дню.

Но в июне, после шести или семи недель карьеры отец решил подзаработать на марихуане: дешевый выгодный продукт плюс дополнительная прибыль от кокаина – шикарная штука, вдувается в нос. И если Паули употребляет одно, то может стать целевой аудиторией для другого. Более того: разве кокаин – не стимулирующее средство пьяниц, не заключенный на небесах союз? И теперь во время очередного раунда по Джорджу Торогуду, бросая вызов Бобби Дженсену, отец был тише прудовой воды: вдруг Бобби с помощью «белой дамы» все-таки клюнет? Зачем поддерживать стиль жизни одного из братьев, если можно заняться обоими?

Отличнейшая мысль, и однажды в июне папочка отправился на деловую встречу с новыми коллегами из Кингстона. Настало время для расширения сферы деятельности.

Отец работал на заводе, где производил большие мешки с серым порошком и одновременно сбывал маленькие пакетики с белым порошком и не только двум своим работодателям, но и коллегам.

К сожалению, размах его деятельности оказался слишком грандиозен для Уолта Дженсена. Вероятно, до него дошли слухи, и он пригляделся к отцу или стал случайным свидетелем сделки. В общем, Уолт застукал моего папашу, когда тот получал от его сыновей грины, а те, в свою очередь, обретали необходимое количество зелья, чтобы с лихвой хватило на праздник Четвертого июля. Последний цементный барон Росборна, недолго думая, вышиб отца вон.

Я услышал это через много лет от матери, которая рассказывала, потягивая третий за день «Джим Бим», но следующие несколько часов из жизни отца были засвидетельствованы полицией и воплощены в печатный текст на странице росборнской газеты. Потеряв работу, отец поехал в заведение О’Салливана и загулял там. Затеял драку и около двух часов его вышвырнули на улицу. После чего отец купил в винном магазине на другом конце города пятую бутылку бурбона «Четыре розы». Люди видели, как он пил на стоянке прямо из горлышка.