Кристофер Йейтс - Мельничная дорога

Сансет-Ридж представлял собой скопище камней – больших, через которые приходилось перелезать, и размером с футбольный или софтбольный мяч. Мы достигли короткого подъема, где опоры для ног напоминали ступени лестницы в поверхности камня и, когда я поднялся, Скала динозавра была совсем рядом – нависающий над обрывом валун размером со школьный автобус. Челюсти грозно выступали над склоном. Пожалуй, только здесь на сотни ярдов вокруг был шанс спрятаться от твоего бинокля, поэтому я шагнул за «хвост» динозавра и сделал вид, будто оступился, попав пальцем ноги в маленькую трещину в камне.

– Ну и кто из нас пьянее? – расхохотался отец.

Я потянулся к лодыжке:

– Похоже, вывихнул.

– Ничего. Давай вперед, меня тошнит от этого места.

Я потер ногу и поморщился. Отец вынул из нагрудного кармана сигарету.

– Ладно. Даю пять минут, потом оставлю на съедение сарычам.

Он сел, привалившись спиной к скале и, наслаждаясь табачным дымом и солнцем, мирно покуривал.

Я попытался все обдумать. Представил, что отец заметит тебя на тропе. У тебя не будет ни единого шанса справиться с ним – у него же пистолет. Увидев, он заорет что-нибудь вроде: «Пикни хоть слово, я убью тебя на месте!» Только этого я ему не позволю. Крикну: «Беги, Пит, беги!» Пусть отец меня убивает. Потому что иначе будет вот так: он поставит тебя на колени, заставит открыть рот и будет шутить, засунув ствол пистолета между губ.

Отец сидел в золотистых солнечных лучах, на кончике сигареты длинный жгутик пепла. В следующее мгновение жгутик упал ему на грудь. Отец не двинулся и засопел.

В моей голове моментально возник план. Обдумывать ничего не потребовалось. Рядом лежит камень размером с футбольный мяч – свангамская порода, крепче гранита. Схватив его, я подскочил к отцу, и когда бил по голове, не испытывал никаких чувств. Он не издал ни звука, просто завалился на бок. Даже крови было мало.

Не помню, тяжело ли было тащить отца по гладкому камню мимо вырезанных сто лет назад надписей. Когда его обмягшее тело оказалось на краю обрыва, я замер и посмотрел вниз на сосновый сад. Яркая зелень, все спокойно, тебя нет. Ты уже, наверное, карабкался по крутому подъему. Или добрался до места, где отец курил свою последнюю сигарету.

Я постоял несколько мгновений, любуясь видом – голубым отражением неба в озере и плывущими по лику долины тенями облаков. В горах можно ощутить себя богом.

Затем опустился рядом с отцом на колени, размышляя не столько о том, смогу я это сделать или нет, сколько, что́ при этом почувствую.

Его веки дрогнули. Я не сомневался, что́ он скажет, если сообразит, где очутился.

«У тебя духу не хватит, педик, скинуть меня со скалы».

Прежде чем отец успел открыть рот, я произнес:

– Это не скала, а откос.

И толкнул.

Росборн, Нью-Йорк, 2008

Патрик бросился бежать – по луговым цветам, вверх по склону сада среди яблонь – быстрее, быстрее, пока не остановился около автомобиля. Сел за руль и начал пятиться, пока багажник не оказался в нескольких футах от дверей амбара. Вылез и огляделся. Положение машины исключало возможность заглянуть в амбар. Ничего не получится.

Патрик отворил одну из створок и посмотрел внутрь. Мэтью лежал на том же месте, где упал, наполовину на солнце, наполовину в тени, тяжелый камень валялся рядом. Патрик открыл багажник, достал веревку и липкую ленту и бросил в солнечное пятно на полу. Взял ружье и прислонил к закрытой створке двери. Прислушался к звуку мотора – машина проехала мимо. Патрик вернулся к багажнику, взял кухонный нож, пачку патронов и одеяло. Положил патроны на заднее сиденье, прикрыл одеялом и вернулся с ножом в амбар.

Приблизившись к Мэтью, пнул его в ступню. Никакой реакции. Поднес к носу тыльную сторону ладони. Дышит. И кровь больше не сочилась из раны на голове.

Патрик распустил веревку и нарезал по шесть футов длиной. Связал руки Мэтью за спиной, затем ноги, потом снова руки. После чего сел, привалившись спиной к стене рядом с дверью амбара.

Может, лучше покончить с делом сейчас, пока Мэтью не пришел в сознание? Но удастся ли погрузить его в багажник? И получится ли дотащить до того места, где Патрик хотел, чтобы его нашли?

«Помню ли я, где находится то дерево», – думал он.

Сквозь обветшалую стену амбара внутрь пробивались солнечные лучи. Все остальное скрывал серый сумрак. В воздухе пахло опилками.

Было ли все притворством? То, что говорил Мэтью? Ничего иного, кроме интриги с целью отомстить. Изображал невинность, прикидывался честным. Я знаю, что вы с Ханной женаты, но даю слово, что понятия об этом не имел, когда в первый раз связался с тобой. Если Мэтью планировал подобраться к Ханне, разве не стал бы сознательно путать его? Играть в искренность, прикидываться, будто открывает тайны прошлого. Полиция так и не выяснила, кто убил Рэнди. Но я это знаю . И по поводу сотрудничества с компанией – не очередной ли это трюк с его стороны? Кроме необходимости общаться с этим козлом Тревино, не могу о них сказать ни одного дурного слова.

Однако какой смысл рассуждать об этом? Притворяется Мэтью или нет, это не имеет значения. Патрик понимал: нужно выкинуть все из головы. Ханна его бросила, и теперь остался единственный выход.

Патрик достал телефон и набрал сообщение. Написал, как сильно любит ее и что собирается сделать из любви к ней. Нажав «отправить», остался сидеть, закрыв лицо ладонями, и теперь черноту за веками нарушали лишь солнечные зайчики в глубине амбара. А когда отсветы померкли, его разум стал куда-то погружаться, словно перемещаясь из одного мира в другой.

Когда же Патрик открыл глаза и отнял от лица руки, ему показалось, будто солнце в амбаре полыхает вдвое ярче, чем прежде. И тогда он увидел, как рядом с неподвижным телом Мэтью нечто обретает форму – деревянная кафедра из старой церкви, место, где в «Загоне красного лося» приветствуют гостей. Патрик оглянулся – вокруг царил шум успешного ресторана: звон посуды и столовых приборов, гул голосов. Оформился бар – выкристаллизовался из дальней стены, сквозь которую просачивался солнечный свет. Витражное окно рисовало на табачного цвета полу похожие на листья красные и зеленые пятна. Бармен в синей рубашке из ткани шамбре и в кожаном переднике разливал из шейкера напитки в винтажные стаканы с завитками из вишен и листьев. Живущие неподалеку в перестроенном здании школы отставные профессора чокались, пробовали фирменный коктейль и одобрительно кивали. Откуда-то из темноты доносилась музыка. Вероятно, играл живой оркестр.

Гости за столиком номер семь заказали ковбойский бифштекс на двоих, и теперь он шипел на поданной им чугунной с длинной ручкой сковороде. Они от восторга зааплодировали – молодая пара, похоже, приехала из Бруклина собирать яблоки и пить сидр.