Кристофер Йейтс - Мельничная дорога

Ресторан гудел, в столбах вечернего солнечного света клубилась пыль, люди смеялись, веселились.

В ушах все явственнее слышался женский голос, приветствующий из-за кафедры прибывающих гостей: «Добро пожаловать в “Загон красного лося”». Патрик замер от счастья, узнав голос Ханны – она ушла из газеты, чтобы помогать ему в ресторане. У них счастливая жизнь на старой ферме, в которую они влюбились, как только риелтор показал им это место. По ночам, когда ресторан закрыт, они сидят на веранде, пьют красное вино и любуются яркими звездами.

«Добро пожаловать, – снова и снова говорит Ханна. – Добро пожаловать. Рады снова вас видеть».

Мэтью пошевелился, и Патрик посмотрел на часы. Начало пятого – до темноты еще много времени.

Он взял липкую ленту и перевернул Мэтью на бок. У того дрогнули веки, он попытался подняться, что-то сказать.

– Тихо. Не теперь, – произнес Патрик. Он оторвал кусок ленты, поднес к его лицу, Мэтью отворачивался. Патрик прилепил ленту к его губам, сел на корточки и смотрел, как друг детства приходит в себя.

Лезвия солнечных лучей прорезали амбар насквозь и осветили старую табличку: «Собственноручный сбор яблок».

Через несколько минут Мэтью начал сражаться с веревками.

– Бесполезно, – усмехнулся Патрик. – В этой игре ты всегда был хуже меня.

Однако Мэтью не сдавался – сгибал и разгибал колени, ворочал связанными за спиной руками. Патрик подошел к двери амбара, взял ружье и встал так, чтобы Мэтью мог его видеть.

– Уймись.

Однако Мэтью не унимался и успокоился, только когда Патрик взвел курок.

– Так-то лучше, – произнес Патрик. – А теперь слушай. Предлагаю сделку. Если сделаешь все, что я велю, пойдешь, куда скажу, и будешь исполнять мои приказы, когда мы окажемся на месте, я сниму скотч, и ты поведаешь все, что захочешь. Согласен?

Мэтью не пошевелился, лишь пронзительно смотрел снизу вверх, словно вообразил, будто способен силой взгляда разоружить противника и силой мысли сбросить веревки.

Патрик махнул стволом сверху вниз, затем справа налево.

– Ты либо кивни, либо покачай головой. Одно из двух.

Мэтью кивнул.

– Отлично. Сейчас я разрежу веревки у тебя на ногах. Руки останутся связанными. Затем залезешь в багажник моей машины. Согласен?

Мэтью опять кивнул.

– Прекрасно. – Патрик взял нож. – И не волнуйся. Осталось недолго. Мне не терпится услышать твои объяснения.

Чтобы не наткнуться на тебя, я пошел обратно вдоль хребта – не хотел впутывать тебя в то, что случилось с отцом, лучше, чтобы ты вообще не узнал о его смерти. А затем вернулся в город по северному горному распадку. Этим путем жители Росборна почти не пользовались, и меня не видел никто.

Я знал, что Дженсены владели последним домом на Мельничной дороге. Вдоль их земли тянулось железнодорожное полотно; мне оставалось только протиснуться сквозь кусты – и я уже у дома Ханны.

Несколько часов назад, уходя из дома, отец, размахивая пистолетом, самыми жуткими выражениями пригрозил Ханне, чтобы она не вздумала кому-нибудь что-нибудь пикнуть. Я хотел сказать, что теперь ей нечего бояться.

Несколько мгновений я стоял и смотрел издалека на дом. Время было позднее – тот момент сумерек, когда деревья теряют ощущение пространственной глубины, превращаясь в силуэты на фоне меркнущего неба. Освещенные окна отливали янтарем, и у меня возникло чувство, будто я смотрю на что-то совершенное, чего у меня никогда не будет: счастливой семьи и роскошного дома. Словно я сделал фотографию, и картина вспоминалась мне в тюрьме, навевая мысль: воспитывайся я в таких золотистых комнатах, жизнь сложилась бы иначе.

Неожиданно я заметил в одном из окон движение. Обхватив себя за плечи, Ханна вышагивала по комнате. Я бросился через лужайку, схватил камешек с подъездной аллеи и бросил, чтобы он стукнул в стекло. Ханна повернулась к окну, увидела меня и зажала рот ладонью.

А когда вышла через заднюю дверь, выглядела так, будто несколько последних часов ее постоянно трясло. Кожа белее пергамента, на лице следы слез. Подавая знаки не шуметь, она подбежала ко мне, взяла за руку и увела за пруд и дальше, к каменной породе. Впереди замаячил вход в пещеру, Ханна продолжала, молча, тянуть, пока мы не оказались внутри. Включила фонарь, пространство вокруг осветилось, но пещера была настолько большой, что у лампочки не хватало мощности рассеять темноту у стен. Ханна повернулась ко мне, обвила себя руками и испуганно спросила:

– Он умер?

Я кивнул, в тот момент не сообразив, что Ханна говорила о тебе, Пит.

– Господи! – пискнула она. – Он убьет и меня. – Ее опять затрясло, из глаз хлынули слезы.

С тем же холодным ощущением спокойствия, с каким действовал в горах, я взял ее за плечи.

– Успокойся. Никто тебя не убьет.

Наверное, Ханна меня не услышала, даже не взглянула в мою сторону.

– Я свидетель. – Ее зубы стучали. – Он непременно убьет меня. – Она потерла место на голове, куда отец тыкал дулом пистолета.

Наконец мне удалось привлечь ее внимание:

– Прекрати, Ханна. Ты в безопасности. Человек, который умер, и есть мой отец. Он мертв.

– Что?

– Уверяю тебя, он умер. Тебе ничего не грозит. Никому из нас ничего не угрожает.

– Его убил тот старик?

– Нет, Ханна, – ответил я. – Это дело моих рук. Его убил я.

Она пристально посмотрела на меня. А потом обвила меня руками, прижалась щекой к моей груди.

– Господи, Мэтью. Бедный мой. Бедный. Бедный…

Я обнял ее и почувствовал, что мы будем вечно связаны этой тайной. Несколько мгновений мы стояли, слившись, и слезы Ханны пропитывали мою рубашку. Я гладил ее по голове, и мы обнимались, соединенные тем, о чем оба знали.

Мы пробыли в пещере, овеваемые ее холодным дыханием, около часа, и я рассказывал Ханне о том, что случилось после того, как мой отец в последний раз в своей жизни вылез из машины. А когда дошел до того, как поднял камень и обрушил на отцовскую голову, Ханна, успокаивая меня, положила ладонь мне на колено.

– Ты был вынужден так поступить, Мэтью. У тебя не было выбора.

У меня отлегло от сердца – хорошо, что меня поняли. В эту минуту рука Ханны на моем колене показалась мне свечой во тьме.

– Завтра его, скорее всего, найдут, – произнес я. – Под тем местом, где я… где это случилось, тянется тропа. Приедет полиция, будут похороны. Не знаю, когда мы снова увидимся с тобой, Ханна. Будешь держаться?

Она поцеловала меня в щеку.

– Спасибо, Мэтью.

– Мне пора домой.

Я встал, и Ханна тоже поднялась. И посмотрела на меня так, словно я был ей понятен, будто она знала, каков я есть, и считала, что все во мне правильно. И в этом не было ни осуждения, ни простых истин – одно лишь сострадание.

Стоя в полутьме пещеры, я думал, что верю ее взгляду, что Ханна способна понять меня. Не хочу сказать, что она сознательно лгала мне. Человеком, которого Ханна обманывала в тот момент и в последующие несколько недель, была она сама.