Сергей Протасов - Обязательно должна быть надежда. Следователь Токарев. История вторая

— Можно вопрос? — робко подал голос Зайцев.

— Задавай.

— Вы говорите, они находили одиноких, а в машине обнаружены аж целых четыре трупа.

— Это тебе Гена объяснит.

— В этой квартире на Земляном переулке, дом семь, у них, как мы предполагаем, произошел сбой, — было заметно, что Кривицкий перестал обижаться. Ему самому надоело двусмысленное положение и хотелось вернуться к нормальному общению. — Я опросил соседей. У погибшей нашлась подруга, которая полностью владела информацией. Странная такая бабушка в толстенных очках. Всё про всех знает, говорит умными словами, но произносит их на свой лад. Так вот, Зинаида Александровна Аникина, погибшая, лет двадцать назад наглухо поссорилась со своей снохой, женой своего родного брата, который умер достаточно давно от сердечного приступа. Она обиделась на сноху, когда та повторно вышла замуж, то есть, по ее мнению, предала память. Отказалась общаться не только с ней, но и с племянником и племянницей, которые теперь сами уже достаточно пожилые люди. В общем, оборвала все связи. Говорила везде о том, что одинокая, никого у нее нет и не надо — и так далее. Получается, преступники не знали о родственниках или хотели успеть провернуть всё по-быстрому.

— Задержим — узнаем, — вставил Токарев, внимательно вглядываясь в Кривицкого.

— Конечно. По роковому, как говорится, стечению обстоятельств Зинаида Александровна решила восстановить общение. Последнее время она стала плохо видеть, плохо ходить, страдала от диабета и так далее. За два дня до убийства нагрянули упомянутая сноха с новым мужем и племянница. Приехали мириться и вроде бы племянница должна была остаться жить в квартире тетки, она сама пенсионерка. Ухаживать за ней и помогать. Планы нарушили наши убийцы. Саму хозяйку задушили своим обычным способом — струной, а сноху, ее мужа и племянницу зарезали. В квартире везде кровь, следы борьбы. Страшно смотреть.

— Ты мне не говорил, что зарезали, — мрачно заметил Николай Иванович.

— Не успел, — смутился Кривицкий.

Токарев кивнул головой, мол, «понятно», и зло ухмыльнулся. Все замолчали. Зайцев переводил непонимающие глаза с одного своего нового коллеги на другого. Еда давно остыла, в графине закончилась водка, а Токарев все не уходил и не отпускал оперов. Он словно окаменел, только взгляд, исполненный жестокости, искал повод этой жестокости проявиться. Ему нестерпимо хотелось кому-нибудь набить физиономию, какому-нибудь обуревшему хаму или приблатненному быку, но в кафе почти никого не было. Молчание решил нарушить Зайцев.

— Если трое из четверых известны, почему их не арестовать?

— Не так все просто, Вася, — разомкнул уста Токарев. — Баженов с пятницы на работу не выходит. Жена позвонила в отделение, попросила отпуск для него без содержания на пять дней. Говорит, уехал срочно к умирающему армейскому другу. Мы сейчас пробиваем его друзей, но я так понимаю, пустое это. Доктор и нотариус нормально работают, как ни в чем не бывало. Доказать их причастность будет затруднительно. Сейчас решается вопрос о прослушке сотовых телефонов. Номер Баженова вне зоны действия. Комедия этот — вообще фантом. Вот такая петрушка.

— Баженов в курсе, что его разыскивают? — прицепился Зайцев.

— Неизвестно, — пояснил Кривицкий. — Скорее всего — нет. То, что оба Свекольниковых установили его причастность, он знать не может. В перестрелке ночью его трудновато было бы узнать. Сейчас он залег, ждет, как будут разворачиваться события. Я не исключаю, что он планирует вернуться на службу, если убедится, что в безопасности.

— За нотариусом и доктором следят? — не отставал Зайцев.

— Киножурнал «Хочу все знать»? — заревновал Гена.

— Все правильно, — заступился Николай Иванович. — Он должен понимать. Конечно, следят. Говорю же, ничего подозрительного. Не скрываются, не петляют. Примерные, законопослушные граждане. Ладно, дуйте в отдел, а я заскочу в одно место. Гена, приходи на поминки в ресторан. Василий, тебе не обязательно. Поработай, посмотри — там дело одно висит у нас, за Солнцевым числилось, про ножевые ранения, бытовуха. Гена покажет тебе, где лежит. Займись. Подумай, почитай и готовь предложения. Хорошо?

Как оно в жизни странно бывает. Пока человек жив, крутится где-то возле, говорит, работает — не понимаешь, что это и есть настоящий и, пожалуй, единственный друг. Им не приходилось изливать друг другу душу, да и не такие они люди, Токарев с Солнцевым, чтобы рассказывать о проблемах с женой или детьми. Вообще, они мало слов использовали в разговоре, понимая друг друга иногда с полуслова, но чаще без слов. Их связывала какая-то внутренняя похожесть, ставшая после смерти одного очевидной для другого. Во всем мире не осталось больше человека, которого Николай Иванович без колебаний мог назвать другом. Не склонный к сентиментальности, Токарев с каждым днем все сильнее ощущал возникшую вокруг пустоту и зарождавшееся в ней горе.

Помимо воли и вопреки здравому смыслу ноги несли Токарева к дому, где проживал Баженов с семьей. Зачем он туда шел? Полезно это или вредно для следствия? Он не знал.

Он помнил только, что после того, как Солнцев сразил Дудника, повыскакивавшие из заблокированного УАЗа бандиты открыли стрельбу, и именно от руки Баженова погиб Алексей Николаевич.

В той суете трудно было разглядеть, кто именно попал в друга, но Токарев твердо знал: это был именно Баженов. Выстрелы прогремели один за другим, их было три, как в тире, легли они достаточно кучно — стрелял тренированный человек. Обычно бандиты стреляют плохо. Они не сдают каждый месяц нормативы, не тренируются, применяют оружие, как правило, почти в упор. Пока он не мог дотянуться до своего врага, но семья Баженова представлялась некой тенью убийцы, и Токарев хотел посмотреть на эту тень.

На двери квартиры Николай Иванович увидел коробочку домофона с маленьким глазком видеокамеры. В ответ на нажатие кнопки внутри квартиры глухо прозвучала мелодия. Через минуту следователь услышал из динамика шершавый женский голос.

— Вы кто? Я вас не знаю.

— Капитан Токарев, коллега вашего мужа. Мне нужно сказать вам кое-что и задать пару вопросов.

— Паша уехал, будет дней через пять, я еще в пятницу сообщила в отдел. Приходите через неделю, когда он вернется.

— Простите, не знаю вашего имени-отчества.

— Валентина.

«Надо же, как моя жена», — подумал он.

— Я хотел бы поговорить именно с вами, Валентина. У меня есть информация, которая исключительно важна для вас. Исключительно!

— Говорите.

— Может быть, я все-таки войду? — он поднес к камере раскрытое удостоверение. — Вам нечего опасаться.

— Паша велел никого не впускать.