Сергей Протасов - Обязательно должна быть надежда. Следователь Токарев. История вторая

— Слушаю.

— Эдик, привет, — тихо прозвучал женский голос. — Это Маша. Как твои дела?

— Дышу, Машенька, — улыбнулся он. — Что еще нужно человеку?

— Рада тебя слышать, — быстро заговорила она. — Знаешь, мне сегодня утром твоя мама позвонила, сказала, что разрешили посещения и ты хочешь меня видеть. Я собиралась вечером после работы приехать, а она потом еще раз позвонила и сказала, что посещения пока отменили по предписанию лечащего врача, и дала этот номер. Она просила, чтобы я недолго говорила. Расскажи, как твое здоровье? Что у тебя?

— Поправляюсь, не беспокойся. Раны заживают. Ничего серьезного. Машенька, как там на работе? Надоело лежать, ты себе не представляешь.

— Всё хорошо. Все тебя ждут. Получили твой больничный, он вошел в зарплату. Не переживай, твое место свободно и ждет тебя. Все передают тебе привет и самые добрые пожелания. Приходил следователь, когда тебя потеряли, расспрашивал. Ой, подожди.

Она замолчала на несколько секунд.

— Это снова я, — она говорила еще тише, Эдику пришлось напрягать слух. — В общем, на работе все нормально. Твоих старичков поручили пока мне, так что кручусь как белка. Выздоравливай скорее, пока я не надорвалась. Шучу!

— Белка. Белочка! Машенька, я очень соскучился по тебе, — осмелел он. — Так все хорошо было — и вот… Знаешь, я шел тогда, чтобы сказать нечто очень важное. Вспоминаю сейчас твое лицо, и так мне делается хорошо. Жду не дождусь, когда смогу увидеть тебя. Ты слышишь меня?

— Слышу, — шепотом ответила она.

— Я, конечно, все понимаю, ты такая красивая. Что там говорить! — Эдик почувствовал, как краснеет. — Ну и пусть, я все равно тебе должен сказать. Только не сейчас. Пока я тут, я могу думать, что тебе понравятся мои слова. Буду мечтать. Глупо, правда?

— Не глупо.

Ему хотелось, чтобы она сказала, что ей обязательно понравятся его будущие слова. Ведь она понимает же, на что он намекает. Они же ехали на машине, прижавшись друг к другу? Ехали! Неоднократно целовались? Ну, было! Но девушка не спешила с ответом. То, что ему проломили голову, судя по всему, не сделало его завидным женихом.

— Почему ты говоришь шепотом? Ты дома?

— Дома, конечно. Шепотом, потому что отец проходил мимо. Он злой сейчас, раздраженный. Неохота с ним связываться.

— Почему? Что-то случилось?

— В аварию попал. Представляешь, какие-то гопники в машине на летней резине ударили его сзади, потом напали на него. Требовали не вызывать ГАИ, говорили, что это он виноват, потому что резко затормозил. Кошмар! Там такое было, какая-то драка с поножовщиной.

— Ужас какой! Машуль, а когда это было?

— Зачем тебе?

— Ну, так, надо знать, что в городе творится, мало ли.

— Это было… Это было… — задумчиво шептала девушка. — В прошлую пятницу было. В ночь с четверга на пятницу. Он по каким-то делам ездил.

— У меня друг в милиции работает. Если твой папа помнит номер машины, я могу через друга узнать владельца, и он их накажет или привлечет, — хитро соврал Эдик.

— Что ты! Никому не говори, тем более милиции. Отец не хочет. Говорит, начнется следствие, могут начать давить. Тогда и до нас с мамой доберутся. Там же настоящие бандиты были! Ни в коем случае, он вообще запретил кому-либо рассказывать. Почему я и не хочу, чтоб он видел меня с телефоном. Эдик, пообещай, что никому не скажешь.

— Обещаю. Да и кому? Некому.

— Ни-ко-му! — раздельно приказала Маша. — Он говорит, нога скоро заживет — ерунда, царапина. Машина в ремонте, скоро починят, там только задний бампер, задняя дверь и фонари.

— Дорогой ремонт?

— Не знаю, я повреждений не видела, он сразу же машину в ремонт отогнал.

— А какая у него машина?

— «УАЗ-Патриот». Не новая. А ты думал — иномарка? «Ламборгини»? Нет, мы на отечественном!

— Ну и хорошо. Нога-то сильно пострадала?

— Я не видела. Они с мамой заклеили что-то. Ходит, хромает, стонет иногда.

— Правая нога?

— Нет, левая. А что?

— Ничего. Просто правая нога — она ведущая, главная. Лучше ее не трогать.

— А-а! Слава богу, левая. Когда тебя выпишут-то?

— Трудно сказать. Мать просит их через неделю отпустить меня домой. Я уже нормально себя чувствую. Капельницы и приборы от меня отключили. Чего тут место занимать?

— Дома оно всегда лучше. Ладно, Эдик, пойду я. А то отец застукает, начнет терзать: «Кому звонила, что говорила?»

— Еще один вопрос!

— Только быстро.

— Ты все такая же красивая?

— Ну, — она подумала. — Не знаю. У меня к себе есть кое-какие вопросы.

— Действительно? А у меня ни одного.

— Так и должно быть.

В ее голосе послышались радость и гордость, он понял — красавица улыбнулась.

— Давай выздоравливай!

— Спасибо. Пока! — он уже отнял трубку от уха и почти нажал кнопку «отбой», когда услышал тихое: «Целую».

Действительно Маша это сказала или ему показалось? Конечно, сказала!

«Целую», — мысленно повторил он и представил этот поцелуй. В щеку? Ни в коем случае! Возле солнечного сплетения что-то сладко сжалось. Он закрыл глаза и представил, как привлекает девушку к себе за талию, наклоняется и нежно целует в губы, ощущая прикосновение к своему животу ее груди. Его дыхание сбилось, пульс участился, сотрясая все тело.

— Ужин! — разнеслось по коридору. — Выходим, товарищи легко и тяжело раненные!

Оказалось, что, когда он спал, капельницу сняли и убрали. Эдик поднялся, надел тапочки и пошаркал в столовую. Белый прямоугольник картона — визитная карточка Токарева — гипнотизировал его, как наведенная линза оптического прицела. Странно, головная боль ушла, его не качало. Единственное, что напоминало о его состоянии, — общая слабость и отсутствие аппетита. Его перегоняли другие больные, кого-то перегонял он. Иногда его толкали, бывало, и он оттеснял того, кто замешкался. Обычная наша жизнь, смешная и нелепая гонка за тарелкой супа, дающей силы для добрых и злых дел. Теперь он твердо знал, что в его душе нет места мыслям о суициде, нет жалости к себе, нет обиды. Он будет бороться за себя, за отца с матерью, за Машу. Он будет бороться за жизнь, потому что мужчине лучше погибнуть в бою, чем дрожать, как заячий хвост, и трусливо мечтать о смерти!

Разговор с Машей в целом получился обнадеживающим. Не все так уж просто, но где-то в глубине ее голоса он расслышал нежность, сострадание и некоторое кокетство. Кокетство — проявление желания понравиться. Конечно, желание нравиться присуще самой природе женщины и, в общем-то, ничего не значит, но хотелось верить, что понравиться она желала именно ему.

Сегодня на ужин предлагались следующие блюда: гречка с коричневой подливкой, в которой угадывались крошки мяса; квадратик творожной запеканки, залитый розовым киселем, в качестве десерта; венчал же трапезу легкий сладкий чай. Эдик возил вилкой по тарелке, обдумывая телефонный разговор. Он не обращал внимания на активное движение вокруг. Это коллеги по несчастью, преимущественно пожилые мужчины и женщины, с немытыми волосами и заспанными лицами, одетые в просторные халаты и спортивные костюмы. Одни хлопотливо перемещались в тесном помещении столовой во всех направлениях, кто с пустыми, кто с полными мисками в руках, другие плотно сидели на стульчиках вокруг столов, загроможденных посудой, выбивая ложками неумолкающее стаккато. Непосвященному, которому бы случилось проходить возле столовой, могло показаться, что за дверью бойко работает бригада чеканщиков по металлу, золотых дел мастеров. Прием пищи составлял одно из немногих развлечений, поэтому народ выжимал максимум, успевая громко поговорить, посмеяться, поругаться. Вялый Свекольников несколько контрастировал с общим движением активной жизни, поэтому его постоянно задевали, то локтем в спину, то рукавом по голове. Неравнодушные больные намекали, что пора освобождать место — не все еще кушали.