Кирилл Агапов - Восемьдесят сигарет

За месяц до того, как в нашу камеру заполз Леша, Спартак был этапирован в лагерь.

Он не перестал бороться.

В качестве эксперимента в бараках некоторых лагерей были установлены таксофоны. Удобно. Не нужно писать заявление на звонок, топать в дежурную часть, стоять там в огромной очереди перед одним-единственным аппаратом. Правда, удобно. Только вот рабам запрещено прикасаться к этим новым телефонам. Хочешь звонить – иди к старому таксофону в дежурке. Или купи мобильник, если знаешь у кого. И если есть деньги.

Спартак сотовым не обзавёлся.

На второй день после установки таксофона в бараке он, сжав яйца в кулак, направился к нему. Снял трубку. Набрал номер. Думаю, даже будь у него сотовый, он всё равно поступил бы точно так же. Я в этом почти уверен.

«Салют, мам… У меня все нормально… как у вас там дела?.. а как Пашка?.. Оля будет звонить, скажи ей, что я её люблю…» Зэки белой кости стягивались к нему полукругом. Они не выхватывали трубку из его рук, не мешали закончить разговор. Мама – это святое. Ах, родное русское быдло! «Целую. Эй-эй, ты чего? Хвост пистолетом! Всё нормально. Ну, пока. Завтра позвоню».

Ну что вы! Конечно же, его никто не хотел убивать. В конце концов, времена уже давно другие. Шаламовские страшилки далеко в прошлом. Просто так вышло. Так вообще частенько выходит, когда толпа разъярённых мужиков неистово колошматит какую-нибудь дерзкую, зарвавшуюся тварь. Каждый из них и пнул всего-то по разу; так, для галочки, чтобы стоящий рядом не подумал, что тебе безразлична наглость раба…

Его звали Влад. И пусть никто не смеет называть его иначе.

Перед законом страны он был виновен в хранении марихуаны. Перед арестантским законом – в том, что пожал мне руку. Влад не знал, чем это может обернуться, и поэтому протянул мне ладонь. Я был ему приятен как человек, интересен. У нас было много общего. Мы подружились. Само собой, всё это уже после того, как по моей вине он превратился в раба.

Всего лишь рукопожатие. Но этого было достаточно, чтобы заразиться; чтобы стать одним из нас.

Мне не следовало отвечать на его приветствие. Я не должен был сжимать его кисть своей прокажённой лапой. И тем не менее я сделал это. Потому что тогда я ещё чувствовал себя человеком. Даже сейчас мне с трудом удаётся выдавить из себя «нельзя, я не могу пожать тебе руку, я обиженный», когда со мной хочет поздороваться какой-нибудь новенький заключённый, ещё не освоившийся в этом сюрреалистическом аду. Вы считаете меня сволочью за то, что я не предостерёг Влада? Наверное, вы правы. Только, знаете, попробуйте – просто ради интереса – когда вы в следующий раз окажетесь в большом скоплении незнакомых вам людей, скажем, в ресторане, попробуйте объявить во всеуслышание, что вы животное; что вы хуже животного; что с вами нельзя пить из одной кружки; что вас нельзя усадить за общий стол, что вы разместитесь где-нибудь в углу, рядом с туалетом, потому что там ваше место; что если вы захотите взять что-то из еды, то придётся попросить, чтобы вам её подали, потому что брать что-либо с общего стола вам запрещено.

Попробуйте. Будет весело.

Великое облегчение, когда вас узнаю́т в лицо и вам не нужно говорить всего этого самому.

Кстати, таксофоны после того случая сняли. Эксперимент провалился.

Или наоборот – удался?..

«Здесь ты в безопасности», – повторил я.

Лёша молчал, продолжая лежать на том же месте.

«Ты в порядке?» – Я мягко дотронулся до его плеча. Лёша вздрогнул.

Ну что за глупый вопрос. Нелепый. А главное – излишний. Я знал, что он не в порядке. Знал, чтó с ним. Знал, почему он ползает. Кости его целы. Физически он может ходить.

Иногда нас заставляют ходить, опустив головы, иногда – в полуприседе. Лёшу заставляли ползать. Это был перебор. Я отмечаю это ради справедливости. Подонков, сделавших из Лёши червяка, наказали. Каждый из них получил от блатных по паре ударов в рожу.

Лёша – это сокровище для примитивных садистов. Нет той грани, перейдя которую, бывшие сокамерники Леши рисковали бы получить от него хоть какой-нибудь, пускай и самый жалкий, отпор. Нарды наскучили, однообразные истории утомили, по телевизору одно и то же, читать книги – серьёзно? Тоска зелёная. Слава богу, был Лёша. Вот кто не давал сойти с ума от скуки. Можно заставлять его сосать пальцы на ногах, или выпить стакан мочи, или можно весело спорить, выбирая для него женское имя, и в конце концов (это самое весёлое!) позволить Лёше самому выбрать его себе. Или… да всё, что угодно. Чем больше он позволял над собой издеваться, тем дальше заходили садисты. Чем дальше они заходили, тем меньше в Лёше оставалось от человека. Идеальный раб. Покорнейшая из шлюх. Его даже не пришлось взращивать. Он был переварен и высран ещё до тюрьмы. Счастливые годы, проведённые Лёшей в детдоме, избавили весёлых ребят от утомительного процесса его психологического уничтожения. Вернее, наоборот, лишили их этой радости. Если бы Лёша имел духу хотя бы попытаться дать отпор, настоять на ничтожном праве любого раба не вступать в интимную близость со своими господами… Но он боялся даже заикнуться об этом.

Месяц ушёл у нас лишь на то, чтобы он перебрался спать с пола на кровать. Он был настолько жалок, что порой выводил этим из себя даже нас. Тогда мы на него прикрикивали, и он тут же бросался на пол.

Я получил срок и уехал в лагерь. Я не должен был больше с ним встретиться. Мне дали семь лет строгого режима. Обвинение запрашивало двенадцать. Работа у них такая, попытаться усадить по самое не балуй. Мои мать и отец настаивали на том же. Они искренне надеялись, что чем суровей будет земное наказание, тем больше у меня будет шансов избежать ада после смерти. Но судья учёл все смягчающие обстоятельства, а также и сами мотивы, и влепил поменьше.

Лёше дали год посёлка (он куртку на барахолке украл). Но мы встретились. В лагере. Строгого режима. Почему?

Потому что состав нашей спасительной камеры постепенно обновлялся.

Потому что и среди рабов хватает ублюдков.

Потому что Лёша стал рабом среди рабов.

Потому что его сутками заставляли «стоять на палеве», пока все остальные звонили по с трудом добытому сотовому телефону.

Потому что Лёша уснул. Стоя, как лошадь; и из-за этого проглядел приближающего дежурного.

Потому что даже Лёша не мог представить, что с ним сделают эти расслабленные, отдыхающие сволочи, если по его вине у них отнимут телефон.

Потому что, когда дверь камеры распахнулась, Лёша с отчаянием обречённого накинулся на охранника, не давая тому войти в камеру.

Потому что за нападение на младшего инспектора следственного изолятора ему накинули ещё два года с отбыванием наказания в колонии строгого режима.