Светлана Логинова - Чёрная вдова

— Знаешь, девонька, боюсь — если ты не изменишься, будут у тебя в жизни серьезные проблемы. Запомни простую истину: относись к людям так, как хочешь, чтобы они к тебе относились.

По просьбе Романа Викентьевича девушку со второго полугодия перевели в параллельный класс, где Женя, сделав определенные выводы из сентябрьской истории, сразу постаралась найти контакт с новыми одноклассниками.

В десятом классе мама стала усиленно искать для Жени место в балетных труппах Ленинграда и Москвы, предприняв даже несколько поездок в первопрестольную. Тамара Сергеевна имела очень обстоятельный разговор с преподавательницей дочери Ириной Петровной, в прошлом известной балериной, посоветовавшей найти для девочки другое занятие.

— У Жени средние данные, звезд с неба она не хватает, — объясняла балерина. — К тому же слишком обидчива, критики не выносит. Вижу, что старается, но не все у нее получается.

— Так может быть, ей побольше заниматься? Мы могли бы оплачивать дополнительные уроки…

— Это ничего не даст. Дело в другом… Может быть, вам и удастся пристроить Женю куда-нибудь, если, конечно, она пройдет конкурс… Но вряд ли она сделает в балете карьеру. Давайте будем откровенны: кость у нее тяжеловата, и рост большой. Это замечательно, но не для балерины.

Тамара Сергеевна не желала верить Ирине Петровне. Но страшнее всего новость о том, что ей придется оставить балет, оказалась для самой Жени. Балет — это единственное, что ее привлекало. Она часто мысленно представляла себя если не примой, которой рукоплещет публика, то, по крайней мере, одной из ведущих танцовщиц балета. Для этого Женя могла работать у станка часами и терпеть голод, отказывая себе в пирожных и шоколаде. И что же? Если у нее что-то немного не получается, то сразу надо ставить крест на мечте о карьере? Положить балетную пачку в шкаф и никогда не надевать ее?

Женя вертелась перед зеркалом, рассматривая себя со всех сторон. Мама сказала, что Ирина Петровна считает ее тяжеловесной и рослой. В чем-то преподаватель, безусловно, права. За последний год Женя здорово вытянулась, но называть ее тяжелой — это уж слишком. Она как тростинка, а надо будет, еще сбросит два-три килограмма.

Женя, несмотря на кровоточащую рану в душе, продолжала заниматься, улыбаясь Ирине Петровне, словно не знала мнения последней о себе. В марте она провалила первый конкурсный отбор в балетную труппу, в мае — второй. Ирина Петровна, зная о неудачах и видя, как страдает девушка, посоветовала ей сходить в мюзик-холл. Женя восприняла сочувствие преподавательницы как оскорбление: ее — молодую, красивую, старательную — в кордебалет?! Ни-ког-да!

Приближалось время выпускных экзаменов.

Услышав о том, что у Ивики будет ребенок, Эдвард быстро прикинул, что они познакомились с ней в баре три с половиной месяца назад. Он оказался в этом баре, расположенном в пяти кварталах от дома, где снимал небольшую квартирку, случайно: просто в тот вечер у него не было желания встречаться с Джи — симпатичной худенькой китаянкой, отношения с которой стали для Эдварда обременительными. Намереваясь развеяться, он позвонил приятелю, и они отправились искать новое «питейное убежище». Сияющий зелеными неоновыми буквами бар «Крэйзи», из открытой двери которого грохотал рок, показался им вполне приемлемым для того, чтобы скоротать в нем вечер-другой. Внутреннее оформление бара выглядело вполне прилично, да и негров, которых недолюбливал приятель, открыто называвший себя расистом, почти не было.

У барной стойки расположились две девушки. Одна из них — ярко и безвкусно накрашенная шатенка, облаченная в желтую, отделанную крашеными перьями кофтенку и узкую юбку из искусственной кожи, явно тянула на штатную, не первого сорта, шлюху. Вторая, на вид не более двадцати лет, была не красавица, но свежа, одета хоть и недорого, но со вкусом, и почти без косметики, если не брать в расчет в меру накрашенные ресницы и темную матовую помаду, которая не особо шла к ее типу кожи. В любом случае, если румяна и пудра и присутствовали на ее нежной, покрытой ровным загаром коже, то были нанесены столь искусно, что макияж не бросался в глаза. Красивые, завитые крупными локонами светлые волосы свободно струились по плечам, обволакивая спину девушки почти до самой талии золотистой шалью. У блондинки была шикарная фигура — высокая полная грудь, тонкая талия и длинные, «от бедра», ноги.

Подойдя поближе к подругам и делая заказ жирному бармену с повязанным на шею клетчатым шелковым платком, Эдвард уловил обрывок разговора. Вероятно, если бы он не прислушался к обычной женской болтовне, то подцепил бы потом другую девицу. Но он прислушался и с удивлением уловил милый его сердцу, слегка забытый в Америке эстонский акцент, обладательницей которого явно была блондинка с загорелой кожей.

Он перешел на ту сторону стойки, где она сидела, и вполголоса, с улыбкой спросил по-эстонски, откуда девушка и давно ли в Чикаго?

Блондинка запнулась на полуслове и, резко повернув голову в сторону Эдварда, ответила, перейдя с русского, на котором говорила с приятельницей, на родной язык:

— Из Тарту. Недавно…

— Что ж, давайте знакомиться. Я — Эдвард. Можно — Эдик, если так удобнее. А это мой приятель — Марк.

Эдвард повернулся к Марку и, показав ему глазами на девушек, сделал приятелю знак рукой подойти к стойке. Он знал, что Марк тут же, с места в карьер, продолжит знакомство в свойственной ему ироничной, чуть язвительной манере, блистая к месту приведенными — в случае, если, на взгляд Марка, девицы зслуживают его остроумия — четверостишиями Вишневского.

Блондинка — Ивика — оказалась разговорчивой и очень обаятельной. Она рассказала, что учится в Тартуском университете и будущая ее специальность — филолог, а здесь она временно, решила подзаработать на студенческую жизнь, для чего взяла академический отпуск и приехала к подруге Римме. С Риммой, которая была родом из России, она познакомилась год назад в Москве, когда была в гостях у своих приятелей, и, как выяснилось вскоре, между нею и Риммой оказалось много общего.

Ивика много курила, изящно доставая из золотисто-зеленой пачки дорогие сигареты, но почти не пила, сказав, что она была сегодня на вечеринке и свое уже «набрала». Через час после непринужденной беседы на русском — чтобы Римма не обиделась — Ивика заказала себе две подряд «бомбы» — коктейль из водки с шампанским, заявив, что он ей безумно нравится. А через три часа после знакомства она нырнула в постель Эдварда. Он помнил, как уговаривал здорово захмелевшую девушку заняться сексом. Ивика упорно отказывалась, говоря, что ей всего восемнадцать и она «этим» еще ни с кем не занималась. Девушка пыталась втолковать ему, путая русские и эстонские слова, что она не ханжа, просто родители, живущие на хуторе, вернее мать-украинка, которую отец нашел во время командировки в Киев, воспитывала ее в строгости, наказав перед тем, как она отправилась на учебу в Тарту, что девушка, конечно, может вести без родительского надзора вольный образ жизни, но при этом не забывать, что парней интересует только секс, и если Ивика родит ребенка без мужа, то ей придется поставить крест на учебе и на хорошей жизни, которая, по глубокому убеждению родителей, возможна лишь при наличии диплома о высшем образовании.