Брэд Паркс - Ничего не говори [litres]

Хеманс, похоже, не возражал. А вот команда ответчика не скрывала своего недовольства. Кроме Клэренса Уорта еще тринадцать юристов – из «Лесли, Дженнингс и Роули» и трех других юридических фирм – считали своим долгом оправдать выплаченные им гонорары. Чтобы продемонстрировать свое искусство передо мной и, что важнее, перед их клиентом, им требовалось гораздо больше времени. Мне пришлось долго торговаться, и я чувствовал, что их терпение на исходе.

Человек, обычно занимающийся этими вопросами, Джереми, не пошевелил пальцем. Он попросту закрылся у себя в кабинете, создавая немалые неудобства остальным членам моей команды, которые либо не понимали, что происходит, либо были слишком тактичны, чтобы лезть не в свое дело, и просто скидывали все это на меня.

В такой обстановке прошли два напряженных, лихорадочных дня. Неизменный источник энергии, чтобы с этим справиться, у меня был один: я понимал, что если моими стараниями вся эта махина будет по-прежнему двигаться вперед – и Блейк не допустит, чтобы мне помешали – это еще немного приблизит меня к Эмме.

Я могу точно сказать, в какой момент меня окончательно покинули силы. В четверг вечером. Я читал Сэму сказку на ночь, только для вида, чтобы он поскорее заснул, а в итоге начал клевать носом сам.

А примерно два часа спустя в страхе проснулся от сотрясшего дом раската грома. На полуостров Миддл обрушилась во всей своей грохочущей тревожности буря, из тех, что случаются ранней осенью.

Я обнаружил, что лежу в кровати Сэма. В комнате по-прежнему горел свет, а в уголке рта у меня скопилась слюна.

Сэм спал, отодвинувшись к стене и, кажется, не увидев ничего особенного в том, что отец отрубился в его кровати. Я осторожно встал и посмотрел на него.

Не зря говорят, что смотреть на спящего ребенка для родителей величайшее счастье. Я задержался, наслаждаясь его безмятежностью и пытаясь позаимствовать хоть немного для себя.

Сэм был в своей любимой пижаме с изображением Капитана Америки. Мы купили ее, когда ему было два с половиной года, и теперь она была ему настолько мала, что чуть не лопалась по швам. Сын лежал, раскинув в стороны руки и открыв рот. В его лице до сих пор проглядывало что-то младенческое. Да, теперь он повзрослел, а черты его с каждым всплеском роста становились все резче и рельефнее. Я почти мог представить, каким он станет мужчиной, но в его теле, в его лице мне по-прежнему виделся младенец.

Интересно, он это перерастет? Или любой родитель, сколько бы лет ни было его ребенку, может разглядеть в нем черты того крошечного новорожденного, которым он когда-то был?

Я вспомнил, как мы с Элисон, когда только привезли близнецов домой, без конца бегали в детскую, чтобы посмотреть на них спящих. По большей части это была паранойя новоиспеченных родителей: мы хотели убедиться, что они еще дышат. Но все-таки в немалой степени это был восторг, вызванный тем непостижимым чудом, которое мы с ней сотворили.

Я не переставал удивляться тому, каким оно стало, это маленькое существо, чье сердечко, бившееся в унисон с сердцем сестры, я впервые услышал, когда им было по восемь недель. Теперь оно было способно производить весьма сложные операции – надеть на себя слишком маленькую пижаму, например, – и это было поразительно.

Глядя на Сэма, я, конечно, думал об Эмме. Где она прямо сейчас? Может, тоже спит и во сне пускает слюни? Раскинула руки, закинула их за голову? Я ощутил такую тоску от того, что ее нет рядом, что внутри у меня все сжалось. Мне хотелось увидеть и ее детское личико; вспомнить, каким она была младенцем; восхититься девочкой, которой она стала, и представить, какая из нее вырастет женщина, – я молился, чтобы у нее все-таки был шанс вырасти.

Где-то рядом полыхнула молния, и сразу за ней прогрохотал раскат грома. Вернувшись к реальности, я подошел к стене и выключил свет, чтобы Сэм, если его вдруг разбудит гроза, не увидел перед собой странную картину в виде плачущего над его кроватью отца. Затем вновь подошел к нему, натянул одеяло и тихо поцеловал в лоб. Когда я вышел из комнаты, он даже не пошевелился.

В доме было темно. Я решил, что Элисон спит. Теперь, когда ей больше не нужно было прикидываться здоровой, она, нуждаясь в отдыхе, ложилась рано.

За окном ревела буря. На боковую стену дома обрушивались потоки дождя. Деревья плясали в непредсказуемом ритме ветра. Где-то неподалеку шторму подвывала лесная стая одичавших собак, как будто им могло это помочь.

Я тихонько вошел в нашу спальню и увидел на широком подоконнике силуэт, наблюдавший представление, которое устроили за окном молнии.

– Привет, – сказала Элисон.

– Привет.

– Как Сэм?

– Нормально.

– Он что, попросил тебя лечь с ним?

– Нет, я просто отрубился, когда читал ему на ночь сказку.

Раздался смешок.

– Не против, если я посижу с тобой?

Она подвинулась вперед, освободив немного места, чтобы я устроился за ее спиной. Потом села у меня между ног, и я обхватил ее руками.

– С учетом всего, что ему довелось пережить, Сэм держится молодцом, – сказала она, – если не считать приступов его… не знаю, как это назвать… меланхолии, что ли… я вижу, что тогда он думает об Эмме, скучает по ней. Но в остальном он у нас просто боец.

– Как думаешь, это природная стрессоустойчивость или дети просто не понимают, что происходит?

– Скорее всего, и то и другое, – ответила она.

Элисон собралась что-то добавить, но в этот момент очередной сполох молнии прорезал мрак, на короткое мгновение осветив наш двор, пляж и реку за ним.

Когда затих раскат грома, Элисон спросила:

– Ну что, готов к завтрашнему дню?

– Насколько это возможно, – ответил я.

– Я не про суд. Я имею в виду…

– …как все пройдет с Эммой, знаю, – закончил я за нее.

Элисон уже не в первый раз заводила разговор о том, каким образом нам вернут заложницу. Мы с ней давно пришли к выводу, что в случае с Сэмом все прошло относительно просто. Они отдали нам сына, потому что у них оставалась наша дочь и они по-прежнему могли требовать от меня чего угодно.

Теперь все было иначе. Совсем иначе. Огласив вердикт, я им больше буду не нужен. Эмма тоже. Она станет балластом, свидетелем, который может дать показания, если их когда-нибудь поймают. Это означало, что мне нельзя будет выносить приговор до тех пор, пока я не увижу дочь живой и здоровой. Этот вопрос мы с женой обсуждали не раз, и я подумал, что она решила опять к нему вернуться.

Но вместо этого Элисон сказала:

– Понимаешь, у нас будет всего одна попытка.

– Понимаю.

Она повернулась ко мне и посмотрела взглядом, для описания которого я не могу найти слов. Такой убийственно серьезной я ее в своей жизни еще не видел.

– Эти люди не отдадут нам ее просто так. Нам придется отнять у них Эмму. Мы должны быть готовы на что угодно, лишь бы ее вернуть.