Рут Уэйр - Смерть миссис Вестуэй [litres]

– И все? – неуверенно спросила Хэл. – И вы никогда больше о них не слышали?

– Все, – кивнула Лиззи. – По крайней мере, почти все. В марте я получила открытку из Брайтона. Там было только: Спасибо. М ., без обратного адреса, но я-то догадалась, кто ее послал.

– И они больше не приезжали?

– Я так не говорила, – покачала головой Лиззи. – Я их больше не видела, но Мэгги приезжала.

– Что?! Когда?

– После твоего рождения. Я при этом не присутствовала, так что не знаю, что там случилось, но точно знаю, что она приезжала. Билл Томас – он давно умер – разъезжал тогда на своем такси, так вот он подвозил ее до имения, он сам мне потом рассказывал. Билл говорил, что у дома он спросил, ждать ли ее, но Мэгги сказала нет, она, мол, позвонит, когда нужно будет забрать. Он еще сказал, что у нее был вид человека, который идет на бой. Прямо как Жанна д’Арк, так он выразился.

– Но зачем? – Хэл невольно нахмурилась и затрясла головой. – Зачем она приезжала, если с таким трудом отсюда вырвалась?

– Не знаю, дорогая. Я только знаю, что больше о ней ничего не слышала. О них обеих. Больше ни та, ни другая сюда не приезжали. Я часто их вспоминала, думала о ребенке – полагаю, это ты. Думала, что с ними стало. Ты сказала, твоя мама стала гадалкой?

– На картах таро, – ответила Хэл. Она несколько ошалела от рассказа Лиззи. – На Западном пирсе в Брайтоне.

– Ничего удивительного. – Широкое лицо Лиззи опять расплылось в улыбке. – Она так любила эти свои карты таро, берегла их, будто китайский фарфор. И мне много раз гадала. Сказала, что у меня будет трое детей, у меня трое и есть. А Мод? Я всегда думала, она станет профессором в университете, в каком-нибудь женском колледже. Она хотела изучать историю, это я помню. Как-то она сказала мне: Все, что ты узнаешь из истории, поможет тебе в настоящем, Лиззи. Поэтому я ее и люблю. Хотя сейчас и попадаются негодные люди, но лучше-то никогда не было . Поэтому я так решила. – Лиззи отпила еще чая. Голубые глаза смотрели на Хэл поверх чашки. – Профессор истории Лондонского университета, спорим? Я права?

– Не знаю. – У Хэл перехватило горло, а голос, когда она заговорила, огрубел и охрип. – Я никогда не видела Мод, по крайней мере, я этого не помню. Даже не слышала ее имени от мамы.

– Так что, она просто… исчезла? – Лиззи подняла брови, и голубоватые тени почти скрылись под желтой челкой.

– Похоже, да. Но что бы с ней ни случилось, это должно было произойти до того, как я могла запомнить ее лицо.

Обратный путь занял у Хэл гораздо больше времени. Она отклонила предложение Лиззи подвезти ее и медленно двинулась обратно. Дорога шла в гору, к тому же дождь превратил обочину в сплошную слякоть, и всякий раз, когда нужно было перейти через очередную глубокую лужу, Хэл останавливалась и поджидала перерыва между проезжающими машинами, в противном случае ее бы обдало с ног до головы. Порой она сознательно замедляла шаг, стараясь упорядочить мысли, прежде чем поведать Вестуэям правду.

Она должна все рассказать, она понимала это еще до разговора с Лиззи. Еще до отъезда в Брайтон. Она просто удрала от всей этой ситуации – от исповеди, которой, как она прекрасно понимала, ей не миновать. И теперь она подыскивала слова.

Я говорила неправду.

Я говорила неправду с тех самых пор, как приехала сюда.

Моя мама не была вам сестрой.

Ее начало подташнивать. Было так радостно вспоминать, как встретили ее Хардинг и Абель, когда она вчера приехала из Брайтона, – почти как собственную сестру, которая наконец-то вернулась домой. И вот теперь она собирается снова все это у них отнять, снова погрузить в неизвестность, длившуюся два десятилетия, пока она не появилась в их жизни. Как они отреагируют?

Хардинг придет в бешенство и взорвется. Абель покачает головой – Хэл почти воочию видела в его глазах грусть. Эзра? Тут она не знала. Пожалуй, он единственный воспримет новость хладнокровно, может быть, даже со смехом. Но потом Хэл вспомнила едва сдерживаемую ярость и скорбь, когда Эзра говорил об исчезновении сестры… И засомневалась.

Однако что бы там ни было, как бы они ни разозлились, Хардинг, по крайней мере, испытает облегчение. Хэл оставалась без наследства и… что? Деньги, вероятно, вернутся туда, где им полагалось быть, как если бы на свете не существовало никакого завещания миссис Вестуэй.

Еще хорошо, что Митци уехала. При мысли об исповеди в присутствии Митци, которая была к ней так добра… Хэл не была уверена, что у нее вообще хватило бы духу.

Но теперь все знала Лиззи, и это служило некоторым облегчением, так что пути назад нет, проявить малодушие Хэл теперь не удастся ни при каком раскладе. Ей придется через это пройти, принести извинения, и… и что дальше? Наверно, отправиться к мистеру Тресвику и объясниться с ним.

Но вслед за этими мыслями пришли другие, от которых спокойнее не стало. Ее история ничего не изменила в простом непоколебимом факте: Мод пропала, и, похоже, никто не знал, что с ней приключилось.

После февраля девяносто пятого года она исчезла с горизонта своей матери, братьев, троюродной сестры и просто испарилась. Она это сделала по доброй воле? Или надо искать более мрачную правду?

Хэл шла по мокрой дороге и думала о Мод, об умненьком ребенке, о котором Лиззи и мистер Тресвик вспоминали весело, но одновременно с почтением. О девушке из маминого дневника, которая сражалась с миссис Вестуэй и хранила мамины тайны. О том, какой она хотела стать, – свободной, образованной, независимой. Удалось ли ей это? Может, Мод помогла кузине вырваться из Трепассена, а затем исчезла сама – с намерением устроить свою жизнь где-нибудь в другом месте? Вполне возможно. Но абсолютно невозможно – и так странно, – что за все эти годы мама ни разу не упомянула о ней. Как бы Мэгги ни стремилась оставить позади все несчастья, постигшие ее в Трепассене, казалось невероятно бесчеловечным, чтобы она вычеркнула из памяти женщину, которая так много сделала, чтобы помочь ей.

Только еще одна мысль вселяла бо ́ льшую тревогу – что Мод, Маргариды Вестуэй, нет в живых.

Добравшись до больших железных ворот, Хэл вся промокла и дрожала. Она была глубоко благодарна Абелю за то, что он дал ей свою куртку, но капюшон был слишком велик и все время спадал. Как она ни стягивала тесемки, ветер пробивался и дождь стекал по шее, так что намокла футболка. С милю она старалась держать его одной рукой, но хоть и пыталась прикрывать пальцы манжетами пальто, руки все равно заледенели и посинели, и в конце концов она оставила в покое капюшон и засунула руки глубоко в карманы.

Когда Хэл толкнула ворота, петли заскрипели, низкий загробный звук прорезал шепот дождя, и она содрогнулась – не только от холода. От долгого, низкого стона по спине побежали мурашки. Как будто поместье умирало в страшных корчах.