Рут Уэйр - Смерть миссис Вестуэй [litres]

– Не знаю.

Повисла долгая пауза, а потом Эзра, преодолевая себя, положил руку на плечо Хэл:

– Хэл, вы… вы в порядке?

– Не уверена, – прошептала она.

Эзра не убирал руку с ее плеча. Хэл чувствовала тепло его пальцев, проникающее сквозь пальто. У нее возникло сильное желание прижаться к нему и разрыдаться в плечо.

Они молчали, Хэл пыталась взять себя в руки. Потом Эзра отпустил ее плечо, и минутная близость ушла. Подняв свой стаканчик, Эзра отпил большой глоток кофе, и лицо у него искривилось.

– Господи, как хочется по-настоящему чего-нибудь выпить. Убил бы сейчас за бокал красного вина.

– Тут с другой стороны ресторан.

Эзра покачал головой.

– Не стоит. Я и так сильно устал. Хотя, конечно, это не препятствие для вас, если вы хотите выпить.

– Не хочу, – отрезала Хэл. – Выпить, я имею в виду.

Эзра отпил кофе, глядя на нее из-за стаканчика темными глазами. Они были почти угольно-черными, а темно-коричневая радужка практически сливалась со зрачками.

– И какая за этим история?

– Никакой истории, – рефлекторно заняв оборонительную позицию, ответила Хэл и почувствовала себя премерзко. Ведь уже не надо скрывать правду, не надо следить за каждым своим словом. А этот человек добр к ней, сказал правду, в то время как остальные врали, и, чтобы помочь ей добраться до дома, сделал больше, чем предписывала простая вежливость. Она обязана отплатить ему правдой. – Ну, если честно, маленькая история есть. Я не анонимный алкоголик, ничего такого, просто как-то поняла… Это было после смерти мамы. Алкоголь перестал веселить. Превратился… стал способом справиться, что ли, на тот момент. А я не люблю костыли.

– Могу вас понять, – тихо ответил Эзра. Он заглянул в бумажный стаканчик, как будто исследовал кофейную гущу. – Мэгги всегда была очень независимой. Поэтому ей вряд ли было у нас хорошо. Как будто… ну, что-то вроде милостыни, полагаю, и наша мать не давала ей забыть об этом ни на секунду. В воздухе всегда висело невысказанное требование, что она должна быть благодарна, должна заслужить право здесь жить… В общем, что-то в этом мерзком роде.

– А какой… – Дыхание у Хэл пресеклось. – Какой она была, Эзра? Ведь вы ее знали.

Эзра улыбнулся, но не поднял глаза, а продолжал смотреть в стаканчик с кофе, задумчиво побалтывая остатки. В лице появилась печаль.

– Она… она была замечательная. Добрая. Я ее очень любил.

– Эзра, как вы… – Хэл сглотнула. Вдруг ей в самом деле ужасно захотелось бокал вина. Наверно, не меньше, чем Эзре. – Как вы думаете, мне нужно что-нибудь… ему сказать? Эдварду?

– Не знаю. – Эзра стал необыкновенно серьезным.

– Почему он сам ничего не сказал?

– Может быть, не знает.

– Но она знала. Моя мама, я имею в виду. Она-то почему ничего не сказала?

– Хэл, я понятия не имею. – Лицо Эзры вдруг исказилось от чувства, с которым он попытался совладать, и, похоже, не смог. – Знаете, я бы ни за что не полез в это дело, но невозможно быть рядом с вами и… Я хочу сказать… – Он провел рукой по волосам. – Хэрриет… – То, что Эзра назвал ее полным именем, мгновенно отрезвило Хэл. – Пожалуйста, прошу вас, отступитесь.

– Отступиться? Что вы имеете в виду?

– Оставьте это все. В прошлом, где ему и место. Ваша мать, несомненно, имела основания ничего вам не рассказывать. Не знаю, почему она решила сохранить эту тайну, но у нее должны были быть на то причины, и, возможно, весьма веские.

– Но… – Хэл навалилась на стол. – Неужели вам непонятно? Мне нужно это выяснить. Мы ведь говорим о моем отце. Вы не считаете, что я имею некоторое право знать? – Эзра молчал. – Дело не только в маме. Тут… все. Что случилось с Мод? Почему они вместе бежали с моей мамой и почему Мод исчезла?

– Хэл, еще раз: я не имею представления, – чуть громче сказал Эзра и, встав из-за стола, прошел к высокой застекленной стене, выходившей на стоянку. Его фигура вычертилась на фоне падающего снега и фонарей. В самой закусочной уже пригасили свет – кажется, собрались закрываться.

– Мод жива? – не унималась Хэл. – Она прячется?

– Да не знаю я! – Эзра сорвался на крик, на этот раз крик бешенства.

Юноша в форме сотрудника заведения перестал протирать стол и посмотрел на пару с недоумением и беспокойством. На секунду Хэл испугалась, но тут Эзра плавным движением прислонился лбом к стеклу, плечи обвисли, словно он сдался, и Хэл поняла.

Конечно. Она настолько сосредоточилась на собственной потребности получить ответы, что забыла – это ведь и прошлое Эзры тоже. Мод – его близняшка, человек, который был ему ближе всех на свете, и, исчезнув, его она тоже отшвырнула безо всяких объяснений. И Эзра, в отличие от нее, долго жил в состоянии неизвестности.

– О Боже, Эзра! – Она тоже встала, подошла к нему и протянула руку. Но рука упала, не дотронувшись до его плеча. – Простите, я не подумала… Это ведь ваша сестра. Вам, должно быть…

– Мне так ее не хватает. – В голосе Эзры была тоска, какой Хэл еще не слышала, глубина чувства, какую она не могла представить в таком сухом, неизменно саркастичном человеке. – Господи, во мне как будто проделали дырку. И меня это просто бесит. Бесит все это время.

И вдруг Хэл увидела источник его легкости, вечной ироничности, сдержанной улыбки, которая, казалось, постоянно играла на губах. Эзра смеялся, потому что иначе не мог бы в течение двадцати лет сдерживать бешенство от исчезновения сестры.

– Ради бога, простите. – У Хэл ком встал в горле.

Она вспомнила маму, свою собственную ярость от того, как она ее потеряла – внезапно, нелепо. Но Хэл, по крайней мере, не пребывала в неизвестности. Смогла погладить мамины волосы, попрощаться с ней, похоронить ее.

– Когда Тресвик сказал, что нашел Мод, но она погибла в автокатастрофе, я подумал… – Эзра осекся и глубоко, судорожно задышал. Затем заставил себя продолжить: – Я подумал, вот оно. Теперь я знаю, что случилось. И хотя это было очень больно и мы никогда ее не увидим, я подумал, если бы мы… если бы хотя бы знали…

Он замолчал, и Хэл еще раз убедилась в том, какую боль принес этой семье ее маленький обман, как все наросло подобно снежному кому и она уже перестала владеть ситуацией. Какое страдание она причинила именно Эзре, человеку, который сейчас стоит перед ней, испытывая такую муку и стараясь сдерживаться.

– Простите, – опять прошептала Хэл, опустилась на жесткий пластмассовый стул у столика и обхватила голову руками, лихорадочно соображая, как поточнее объяснить, что она всеми фибрами своей души просит у него прощения. – Эзра, я… простите.

– Что меня бесит, так это расточительность. Мэгги. Мод. Косит перед собственным домом. Треклятая расточительность по отношению к жизни.

– Эзра…

– Все в порядке, – сказал он наконец, хотя голос, жест – Эзра рукавом вытер глаза – говорили о том, что все далеко не в порядке.