Рут Уэйр - Смерть миссис Вестуэй [litres]

Хэл села, чувствуя затылком прохладный воздух комнаты, и надавила пальцами на закрытые глаза, стараясь наглядно представить, где видела этот альбом. Почему же подсознание не дает ей покоя?

Она было отчаялась и собиралась лечь обратно, объяснив дело уставшим воображением, но тут ее резко толкнуло воспоминание. Не картинка, а запах. Запах пыли, паутины, потертой кожи. Ощущение толстой липкой пластмассы на пальцах. И она поняла.

Первое утро в Трепассене. Застывший во времени кабинет, альбом на верхней полке, который она начала смотреть, но ее быстро прервали.

Фотографии. Может, они покажут то, чего ей не хватает? Может, Эдварда в молодости? А может, и маму?

А еще важнее фотографий – след в пыли. Ведь кто-то в Трепассене незадолго до ее визита был в этом кабинете и смотрел фотографии. Возможно, ностальгия, но из всех людей, которых встречала в своей жизни Хэл, Вестуэи меньше прочих подвержены ностальгии. Прошлое для них – не полное светлых воспоминаний обиталище, где они были счастливы, а минное поле, начиненное болью. Нет, если Абель, Эзра, Хардинг или кто-то еще и брал этот альбом, то по другой, весьма рациональной причине. И Хэл вдруг очень захотелось понять эту причину. Что-то есть в этом альбоме такое, что кому-то захотелось увидеть, или проверить, или убрать. Но что? А поскольку они с Эзрой рано утром уезжают, возможно, у нее больше не будет шанса это выяснить.

Хэл спустила ноги с кровати, опять надела пальто, чтобы защититься от ночного мороза, и натянула на босу ногу холодные ботинки. Затем открыла чердачную дверь и на цыпочках спустилась по лестнице.

На первой лестничной площадке Хэл остановилась, прислушалась, но никакого храпа не услышала. Если Эзра и спал – а он должен спать, поскольку вид у него был измочаленный настолько, что, казалось, он мог уснуть стоя, – то храп не числился в списках его прегрешений.

В темноте Хэл спустилась в коридор. Она не рискнула щелкнуть выключателем, но дом уже не был для нее незнакомым лабиринтом, как в то утро, и это не понадобилось. Слабый свет, падающий в окна коридора, позволил ей пройти мимо гостиной, библиотеки, бильярдной, кладовки, где хранилась обувь. Наконец Хэл открыла дверь, ведущую в другую часть дома, и слева увидела малую столовую, где на столе все еще стояли грязные тарелки. Зрелище заставило ее остановиться – миссис Уоррен вообще, что ли, мизинец не пошевелила после их отъезда? Но сейчас не до этого.

Следующий участок пути был самым опасным, так как вел аккурат мимо гостиной экономки, а Хэл представления не имела, где она спит. Если спит, конечно. Хэл почему-то не изумляла мысль о том, что эта женщина способна сидеть в полуночном мраке, покачиваясь в кресле-качалке перед шипящим камином.

Шаги по каменному полу оранжереи были бы отлично слышны. Однако оранжерею никак не обойти, это единственный путь в кабинет, по крайней мере известный Хэл. Она нагнулась, сняла ботинки и на цыпочках прошла по мерзлым плиткам, дрожа от холода, кусающего голые ступни.

За оранжереей, опять очутившись в маленьком коридорчике, она нажала на ручку двери.

В кабинете у нее опять появилось ощущение, будто она попала в прошлое. Когда она шла по обтрепавшемуся ковру, под ногами чувствовалась скопившаяся за долгие годы мягкая пыль. Кабинет был окутан во тьму, и Хэл ничего не оставалось, как пошарить в поисках выключателя настольной лампы с зеленым абажуром. Лампа была очень старая, потрескавшийся шнур замотан изолентой. Точно довоенная, подумала Хэл, но найденный латунный выключатель ее послушался и кабинет осветился мягким зеленоватым сиянием.

С первого посещения следы оказались нетронуты, они виднелись очень ясно. А наверху под небольшим углом торчал альбом, который она тогда торопливо поставила на место.

Сердце у Хэл забилось в горле. Она поставила ногу на лесенку, в след того, другого, человека, и поднялась на ступеньку, потом еще на одну, еще – наконец ее рука обхватила мягкий желтый корешок, и она нетерпеливо вытащила альбом.

Вернувшись к столу, Хэл села в кресло с подголовником и, направив лампу на альбом, почти с трепетом, осторожно перевернула хрустнувшую обложку.

Фотографии были такие же четкие и старомодные, какими она их запомнила. Вот малыш Хардинг, пухленький, в потрепанном свитере, вот он на блестящем трехколесном велосипеде, а потом через несколько страниц впервые появляется Абель: А.Л., 3 месяца.

Но на этот раз подпись насторожила. Ал. С какой стати? Хэл ломала голову, пока до нее вдруг не дошло – запись в мамином дневнике. Мод называла брата Алом. Тогда она не обратила на это внимания, но теперь все приобрело смысл.

Она пролистала альбом вперед, все быстрее переворачивая фотографии Абеля-карапуза, идущего по пляжу, играющего в мяч, на каникулах во Франции, а может, и в Италии; вот Хардинг и Абель с серьезными лицами на ступенях какой-то европейской церкви с мороженым в кулачках; вот семейное Рождество, а потом…

Два спеленатых младенца рядышком. Маргарида Мириам (сл.) и Эзра Дэниел, два дня от роду.

Дети спали, и, поскольку глаза их были закрыты, без подписи Хэл не смогла бы определить, кто из них кто. Как странно, близнецы, которые были так похожи друг на друга в детстве, выросли такими разными. Лица на фото такие мирные, головы повернуты друг к другу, как в материнской утробе, никаких признаков разногласий, страданий, которые ждут их в будущем.

Мод. Хэл смотрела на спокойное маленькое личико – спящий херувим.

Где ты, Мод? Жива? Бежала? Прячешься? Но как же ты могла так поступить, как могла много лет причинять такую боль своим братьям, в том числе близнецу?

Хэл перевернула страницу и увидела Мод. Толстоногий карапуз толкает по ковру деревянную собачку с облезшей краской, а рядом Эзра, улыбаясь беззубым ртом, играет с огромным медвежонком. Хэл покачала головой, вспомнив слова Абеля о том, что Эзра всегда был любимчиком матери.

Она уже собиралась пролистать дальше, посмотреть другие фотографии Мод, но вдруг стало мучительно продолжать, мучительно смотреть, как растет эта маленькая девочка, приближаясь к небытию – и не важно, какого рода. Хэл вздохнула и закрыла альбом, сдавив глаза пальцами, чтобы отогнать боль в голове, в сердце.

Она искала ответы, но глупо полагать, что они тут. Нужно поставить альбом на место, вернуться в постель, уснуть и, последовав совету Эзры, забыть прошлое, оставить идиотские безудержные потуги выяснить, что произошло много лет назад.

Но кто все-таки недавно брал этот альбом? Кто-то из братьев? Или Эдвард? Он, правда, только приехал, но у него как раз было время. Миссис Уоррен? Это тоже наводит на подозрения.

Одно несомненно: правды о маме на этих страницах не найти. Если только…