Тереза Дрисколл - Это не сон [litres]

Марк. Боже! Теперь я вообще перестаю что-либо понимать. Какого черта он перетащил ее в Тэдбери? И почему Эмма, мать ее так, притворялась моей подружкой?

Чувствую, как голова наклоняется вперед, и испытываю физическую боль. Внутри у меня звучит канонада. Я ничего не могу с этим поделать. Вообще ничего.

И тут я поднимаю глаза. И вижу его. Прямо перед моим столиком. В коричневом вельветовом пиджаке, который я помогла ему выбрать всего пару месяцев назад в Эксетере. Это было еще до истории с ребенком. И до больницы… Я ясно помню, как смотрела тогда на его отражение в зеркале и думала, как классно он выглядит. И как мне повезло. Как я думала , что мне повезло, потому что не знала, что он спит… с другой… женщиной.

И тогда я наношу ему удар. Очень сильный. Высоко поднимаю руку и бью с такой силой, что, когда моя рука касается его щеки, раздается совершенно особенный звук. Сила удара увеличивается, потому что он… даже не пытается уклониться. Не пытается избежать этой пощечины. Он знает, что я знаю, поскольку Полли наверняка сказала ему, что я видела фото, – я же вылетела из офиса без всяких объяснений. И я продолжаю бить его снова и снова, по плечам и по рукам. А он все равно не двигается.

Люди начинают оборачиваться на нас; голова у меня кружится, и к горлу подступает тошнота. Я отталкиваю от себя стол, и визжащий скрип его ножек режет слух, пока я забрасываю ремень сумочки на плечо и бросаюсь по проходу. Вперед. Куда угодно. Но только подальше…

– Софи, нам надо поговорить. Пожалуйста …

«Нет».

Я произношу это слово про себя, а не вслух, и все быстрее и быстрее иду в сторону расписания. Я хочу оказаться где-то в другом месте, подальше от этих надоедливых глаз. Мне хочется превратиться в крохотный комочек на полу. Спрятаться в темноте, где мне не будет так плохо. Я хочу позвонить Марку.

«Милый, приезжай и забери меня. Случилось нечто ужасное».

Только сейчас, впервые в жизни, это невозможно. Потому что он и есть это «нечто ужасное». И звонить мне просто некому. Понимание этого делает всё только хуже. И с каждой секундой проблема становится всё больше и больше. Мрачнее и мрачнее.

– Софи, нам надо поговорить. Пожалуйста…

И вот я останавливаюсь как вкопанная и поворачиваюсь так резко, что он врезается в меня.

– Он в безопасности? Скажи, Бен с ней в безопасности?

– Ты что, оставила Бена с ней ? – Видно, что Марк в шоке.

– Да. Я хотела сделать тебе сюрприз. И оставила Бена с ней, потому что ты позволил мне думать, что она – моя гребаная подруга .

– Софи, прошу тебя …

Теперь уже много людей останавливаются и смотрят на нас. Женщина в черном макинтоше с клетчатым шарфом. Мужчина в изысканном костюме в полосочку, который платит у ближайшего киоска за упаковку сэндвичей. Двое детей, поедающих бургеры, и их папа возле стенда с прессой.

– Давай пройдем на поезд, – Марк ведет меня за руку к средней платформе. – Его рано подают.

Я стряхиваю его руку и выставляю вперед плечо.

– Ты что, правда думаешь, что я поеду с тобой?

– Софи, это не то, что ты думаешь…

– Я тебя умоляю. И ты еще не ответил на мой вопрос. Бен в безопасности?

– Да. – Он вдруг опускает глаза на свои ботинки и делает паузу. – Да… Я так думаю.

– Ты так думаешь ?

И я опять бью его, да так сильно, что на лице у него появляется гримаса. Я сама поражаюсь своей жестокости и тому, что мне хочется бить его снова и снова – потому что я не хочу иметь к этому никакого отношения, не хочу, чтобы он настолько унизил меня, – поэтому я как можно быстрее подхожу к барьеру, роясь в сумке в поисках билета. Усевшись наконец с гулко бьющимся сердцем, опускаю голову между колен, пытаясь справиться с тошнотой.

Пирожные. Они будут есть пирожные, и всё будет в порядке. Я пытаюсь избавиться еще от одного воспоминания. Вода. Бен в воде. Он зовет меня.

«Мамочка, мамочка…»

Нет. Он ошибся. Он просто не так понял. Никакого плавания. Эмма мне ясно сказала. Почему они должны плавать? Скорее всего, они сейчас в тематическом парке. Играют.

Я еще раз пытаюсь дозвониться до Эммы.

«Вызываемый вами абонент не отвечает. Пожалуйста, оставьте ваше сообщение после…»

Только теперь я понимаю, что слегка раскачиваюсь. Не могу усесться неподвижно. Я пытаюсь позвонить Хизер. Это новая мысль. Пусть Хизер посмотрит и выяснит, ушли ли они. Она что-нибудь придумает. Но Хизер не отвечает на звонок.

Я закрываю глаза и почему-то вновь вспоминаю о том, как мы купили этот пиджак. Коричневый, вельветовый, в который Марк одет сегодня. Он выглядел в нем таким красивым, что тогда я даже погладила его по щеке тыльной стороной ладони. Очень нежно. И от воспоминаний об этом моменте – от того, каким интимным он был, – и знания, что всё было не так, как я тогда думала, мне становится настолько невыносимо, что я чувствую, как по лицу текут потоки слез. Я сижу с закрытыми глазами, пока не ощущаю, как кто-то пристально смотрит на меня. Марк опять стоит прямо возле меня, на этот раз в проходе, с жутко посеревшим лицом и почему-то держит в руках два билета.

– Я купил два билета в первый класс. Там нам никто не помешает, – шепчет он.

– Убирайся, – я вновь закрываю глаза.

– Прошу тебя. Ради Бена. Пожалуйста, Софи. Пять минут.

Я с трудом открываю глаза и замечаю маленькую девочку, которая стоит на коленях в следующем ряду. Мать тянет ее за розовое пальто, пытаясь развернуть.

– Хорошо. Пять минут.

Он находит для нас пустое купе в вагоне первого класса в голове поезда и садится напротив меня с серым лицом.

– Так вот, это совсем не то, что ты думаешь.

– Прекрати.

Детектив-инспектор Сандерс стоит перед больничной палатой Джил Хартли. Джил уже два часа как пришла в сознание – Мел об этом уже и не мечтала.

В тот момент, когда в дверях палаты появляется врач и жестом приглашает ее зайти, оживает мобильный. Мэттью.

«Черт. Как не вовремя…»

Она заставляет телефон замолчать и шепотом задает врачу вопрос, который мучает ее всё это время:

– Она помнит?

– К сожалению для нее – да, помнит. Недолго, пожалуйста.

В палате мать Джил сжимает руку дочери.

– Она ни в чем не виновата. Она не хотела, просто ее вывели из себя. Вынудили…

Джил смотрит на Мелани, и на ее лице написаны горе и смирение. Заливаясь слезами, она рассказывает, как Эмма Хартли сказала ей в ярмарочной палатке, что у ее мужа – ребенок от молодой женщины. Что он лишил Джил «счастья материнства»… и ему на это наплевать.

«Простите, Джил, но мне кажется, вы должны об этом знать. Он над вами смеется…»

То, что произошло потом, Джил помнит, как в кошмарном сне, но Энтони ничего не стал отрицать и даже не попросил прощения. Вместо этого он в бешенстве обрушился на Эмму.