Крис Хаммер - Выстрелы на пустоши

– Да иду я, иду!

Как есть, в боксерах и майке, он открывает дверь, и в комнату врывается Мэнди Блонд в сияющем ореоле солнечного света.

– Ну и видок у тебя! Что случилось? – спрашивает она.

– Что? Да ничего. Просто ты меня разбудила.

– Вот как? Н-да, лишнее напоминание о том, что до сороковника лучше не доживать.

– Спасибо. Я тоже рад тебя видеть.

– Войти можно?

– Конечно. Извини за стариковский бардак.

Мэнди входит, и лишь теперь, вне потока ослепительного света, ее удается рассмотреть по-настоящему. Глаза припухшие, красные. Так бы и ответил ей остротой в духе «чья бы корова мычала».

– Что с тобой?

– Думала вчера, ты заглянешь.

– Я и хотел, да поехал в Беллингтон и поздно вернулся. Долгий денек, устал как собака. Ты плачешь из-за того, что я не зашел?

– Размечтался! – Она выдавливает слабое подобие насмешливой улыбки, на щеках – лишь намек на ямочки.

Мартин ждет. Сейчас расколется. Зареванные обычно ищут общества других не для того, чтобы отмалчиваться.

– Мартин, Харли Снауча арестовали.

– Что? Почему?

Мэнди отвечает не сразу, пытаясь совладать с эмоциями. В уголке глаза повисает слезинка.

«В жизни не видал ничего красивее, – думает Мартин и тут же себя одергивает. – Ну и говнюк же я, раз такая мысль вообще пришла в голову».

Мэнди закусывает губу и становится еще краше.

– Что случилось? – спрашивает он.

– Народ говорит всякие ужасы. Будто Снауч кого-то убил у себя в «Истоках».

– Кто именно так говорит?

– Люди. Все.

– А кого убили?

– Ходят слухи, он вызвал страховщика, чтобы оценить ущерб от пожара. А тот нашел тела, жмотяра хренов! Представляешь? Типа Снауч вначале убил людей, а потом позвонил в страховую компанию требовать компенсацию.

У Мэнди вырывается тихий всхлип. Стараясь успокоить, Мартин заключает ее в объятия, говорит, что это просто слухи, такого не может быть, но сам думает: «А вдруг? И что тогда из этого следует?»

– Мартин? – шепчет она.

– Да, Мэнди? – Большим пальцем он нежно смахивает слезинку с ее щеки.

– Мартин, прими душ. От тебя воняет.

Свежевымытый под душем и, благодаря краткой остановке в книжном, свежезаправленный кофеином, Мартин снова за рулем арендованной машины. Мэнди на переднем сиденье нервно покусывает губу. Они едут через гремящий мост, перекинутый через долину затопления, которую река никогда не затапливает. Город остался за спиной, о Лиаме сейчас заботится Фрэн. Скоро закончатся и бежевато-рыжие поля, на смену им придет монохромный мир пустошей, еще дымящихся даже спустя два дня. Мартин находит дорогу с первого раза, но незадолго до «Истоков», усадьбы Снауча, останавливается из-за полицейской машины, стоящей поперек дороги. Когда Мартин с Мэнди подъезжают, из автомобиля выходит Робби Хаус-Джонс, и они приближаются к нему сквозь дым и пепел.

– Отличная тачка, Робби! – в качестве приветствия говорит Мартин.

– Позаимствовал в Беллингоне. Здорово, Мандалай!

– Привет, Роберт!

– Простите, дальше вам нельзя. Служба есть служба. Охраняю тут.

– Кто там сейчас? – спрашивает Мартин.

– Херб Уокер и констебль Гриви из Беллингтона. И этот гад, Снауч. Сержант решил, что мне лучше подождать здесь, и он прав.

– Почему?

– Прибил бы старого мерзавца!

Мартин украдкой бросает взгляд на Мэнди, та держит эмоции в узде, лицо бесстрастно.

– Боже правый, Мартин! Мы рисковали жизнью ради ублюдка в том треклятом пожаре, а здесь в запруде все это время лежали трупы. Теперь понятно, почему он не захотел, чтобы мы заехали в нее на машине. Маньяк хренов!

– Сколько там тел? – Голос Мэнди до жути спокоен.

– По меньшей мере, два. Возможно, больше.

– Уверен?

– На все сто.

– Боже… – Мартин не находит слов.

Огорошенные чудовищностью ситуации и диким переплетением судеб, все трое стоят молча, застыв, как три соляных столпа.

– Какие-нибудь предположения? – спрашивает наконец Мартин.

– Я вам так скажу… – Лицо Робби осунулось, глаза влажно блестят. – Считаю, в деле замешаны двое. Наш давний насильник и преподобный. Байрон Свифт, будь он проклят! Мой друг Байрон Свифт. Стрелял кроликов у Дедули? Черта с два! Скорее детей отстреливал. «Харли Снауч знает все». Ну еще бы, как тут не знать! Подумать только… – Не в силах продолжать, Робби содрогается от рыданий. Мэнди подходит к нему и обнимает.

«Черт побери! – думает Мартин. – Жертвы успокаивают жертв. Ну и городишко!»

Объятия прерывает рокот вертолета. Робби отшатывается, словно испугавшись, что какой-нибудь наблюдатель с биноклем увидит его в момент слабости. Сделав круг над домом, полицейская вертушка начинает снижаться.

– Убойный отдел, сиднейские ребята, – поясняет Робби. – Вам лучше уехать.

Мартин снова в машине, возвращается в Риверсенд, время от времени поглядывая на Мэнди, а та смотрит прямо перед собой остекленевшим взглядом.

– Ты как?

– Хреново. Все перепуталось, везде грязь, я сама в этой грязи… и конца-края не видно.

В ее голосе звучат отчаяние и обреченность, и этого Мартину достаточно. Он съезжает на обочину; среди дымящихся пней машину окутывает облаком потревоженного колесами пепла, уносимого ветром.

– Мэнди, послушай, дело не в тебе, а в них. Ты не виновата в том, что они сделали. Все совсем не так.

– А как? Такое чувство, будто все, к чему я прикасаюсь, обращается в дерьмо. – Мэнди смотрит прямо перед собой, на выжженный пейзаж. – Ну не дура ли я? Байрон Свифт убивает пятерых, и все равно я почему-то его защищаю, говорю, что он был хорошим человеком. Хороший человек? И Снауч… Мама обвинила его в изнасиловании, не хотела иметь с ним ничего общего. А когда вы с Робби спасли ему жизнь, меня охватила благодарность, словно я так и осталась той девочкой, мечтавшей, что родители помирятся. Я так стараюсь, так стараюсь все выправить, но получается вечно одно и то же. Что бы я ни делала, в итоге оказываюсь жертвой. Устала от этого до чертиков. Вероятно, ты прав, мне стоит покинуть город.

– Наверно.

– Но как? И куда я поеду? Я пообещала маме привести свою жизнь в порядок. Она так тревожилась за меня, из-за ребенка и вообще. У нее была любимая фраза: к тридцати годам ты должна найти свое место в мире. Не важно, что ты делала в двадцать с небольшим, все можно начать с чистого листа, но после тридцати меняться все труднее и труднее. А я порой чувствую себя такой потерянной, будто вернулась в прошлое, будто я снова подросток.

– Ну, времени еще полно. Сколько тебе?

– Двадцать девять.

Мартин удивлен. Ничего себе! Никогда не дал бы больше двадцати пяти, думает он, изучая ее лицо. Вокруг глаз есть тоненькие морщинки, однако даже сейчас, несмотря на душевные переживания, Мэнди выглядит юной и ранимой.