Сергей Игнатьев - Пыльные окна

Его крутило. Оборвав подпитывающие его нити человеческих эмоций, я наверное случайно повредил пару шестеренок у него в голове.

— Уберешься из Краснорецка, как миленький. — сказал я. — Вместе с нукерами. Таковы правила.

— Зачем тебе город? Ты же не Пастырь, ты Проводник!

Он не понял. Решил, что я хочу занять его место. Было бы забавно. Сидел бы тут как паук, ко мне бы приезжали всякие хмыри со всей страны. Начальник курорта.

— Хватит разговоров. — я сделал шаг по направлению к нему.

Он легко скользнул мне навстречу. Он был в хорошей форме, этот серый невзрачный тип средних лет, с лицом без особых примет.

На всякие фокусы сил у него уже не хватало, поэтому он коротко пнул меня ногой в живот.

Такого я не ожидал. Втягивая воздух, согнулся пополам.

Он ухватился лапой за мое плечо, ударил кулаком, снизу вверх.

Тут я уже сориентировался, смог увернуться. Его убийственный удар лишь прошел вскользь. Зацепил меня костяшкой за губу. Я ударил его носком ботинка по голени.

Уруту крякнул, теряя равновесие. Уже в падении я добавил ему прямым в лицо.

Он шлепнулся в песок.

Я качнулся, чуть не упав следом. Губу саднило, я почувствовал солоноватый привкус крови. Сплюнул.

Серый человек ворочался на песке, как жук. Уцепился за мою штанину, махнул кулаком.

Я поддал ему носком ботинка под ребро. Он взвыл.

— Уймись! — зашипел я, сплевывая кровь.

Он меня вывел. Очень захотелось разделать его под орех, выбить из него дурь. Я начал терять контроль.

Я от души вмазал ему ногой.

А потом еще и еще. Я едва не падал, перед глазами гуляли багровые круги. Но я продолжал пинать его ногами, с радостью, с нечеловеческим наслаждением слушая бессильный хрип.

— Больно?! — закричал я. — Говори, больно?!

Каково ему? Тому, кто привык жить за счет чужой боли. Кто привык воровать чужую радость, чужую любовь, чужие сны. Оставляя вместо ярких цветных пятен болезненную серую пустоту. Может ли он сам почувствовать боль?

Я все таки потерял равновесие, споткнулся, упал на песок рядом с ним.

Серый человек лежал молча, скрючившись в позе эмбриона. Наверное, он все-таки умел чувствовать боль.

Меня накрыло откатом. Сердце колотилось так, словно готовилось прорвать грудную клетку и ускакать прочь, в черные воды водохранилища.

Когда все это закончится, если я еще буду жив, то окажусь в дурдоме. Скорее всего так.

Меня мутило, мир плыл перед глазами. В горле застыл комок. Удушье.

Я потянулся руками к шее, непроизвольно, автоматически. И наткнулся на холодные чужие пальцы. Они сжимали мое горло.

Я распахнул глаза.

Надо мной нависал серый человек. Этот гад просто не мог уняться.

Мне крышка, подумал я. Конец. Он прикончит меня, и утром на мокром пляже найдут тело. Жил грешно и умер смешно.

Я пнул лидера Уруту коленом в пах. Он всхлипнул, ослабляя хватку.

Мы перевернулись, поменялись местами. Теперь я давил на него весом своего тела, вцепившись в глотку дрожащими пальцами. Мы ползали по песку, пытаясь придушить друг друга. Обессиленные, озверевшие.

Я больше не мог, не хотел сопротивляться.

И в то же время я очень, очень сильно захотел жить. Задыхаясь, я почувствовал безумную жажду, дикий голод. Я хочу жить. Я хочу жить еще, жить всегда, чувствовать окружающий мир, дышать и видеть. Я не дам убить себя!

Последняя моя попытка оказалась никчемной.

Он снова нависал надо мной, снова лидировал, собираясь прикончить. Я почувствовал затылком возвышение, Уруту вдавливал меня в него. Во что-то сырое и рассыпчатое. Где-то на границе угасающего сознания промелькнула короткая мысль — ведь это тот самый замок, который так старательно возводили те странные мальчишки.

Одна моя рука слабо колотила по песку, другая скользила по ткани плаща. Это был последний мой шанс.

Я ухватил серого человека за волосы, вдавил пальцами в его висок. Нащупал нос, и вцепился в глазную впадину. И стал давить, давить, давить. Он захрипел, его пальцы вновь соскользнули с моего горла. Я ухватил его за шиворот.

И ткнул его лицом в развалины песочного замка. Бастионы мокрого песка обрушились, накрыли его голову. Он хрипел и булькал, но я продолжал давить сверху вниз.

Темная вода заволновалась. Будто что-то безымянное, неизвестное, скрытое в ней, решило вмешаться в спор двух человечков. Проявить наконец себя, принять участие в наших разборках.

— Не д-дам. — прошипел серый человек.

Он тянулся к воде скрюченными пальцами. Из последних сил, как утопающий тянется к спасательному кругу.

— Н-нет…

Он всхлипнул, царапая когтями землю.

Дернулся, затих.

Опираясь на его спину, на выступающие из-под ткани плаща лопатки, я поднялся. Уруту лежал, зарытый лицом в разрушенном песчаном замке.

— Извините, ребята, лето не вернется. — сказал я вслух. — Но все равно — спасибо.

Свинцовые воды продолжали волноваться. С шипением двинулись на берег, вспучились, лизнув песок.

И что-то еще, темное и клубящееся, отделилось от воды. Потянулось к телу лидера Уруту.

— Ах вот где ты засела, дрянь. — прошептал я.

Я сделал шаг навстречу.

Тьма отступила.

Он был мой, мой по праву. Я победил его в противоборстве, в честном поединке. И я должен был забрать его силу, его жизнь. И его город.

И с этим смирилась даже тьма.

Я вернулся к телу. Перевернул его. Серый человек слепо уставился в темное небо. Его лицо было перепачкано в песке.

Я сделал глубокий вдох.

И стал пить из него его силу. Его силу, его опыт, его воспоминания.

Он был страшный человек. Даже по меркам «минусов».

Я взял от него все. Впитал в себя все, что смог, до последней капли.

Может, отлежавшись мордой в мокром песке, он и смог бы оклематься. Его подобрали бы вышколенные слуги, усадили в машину, обмахивая полотенчиком, отвезли домой, к любовнице и утренним бутербродикам с икрой.

Его бы откачали. При этом угробив пару десятков людей, даже не подозревающих о том, что они стали для кого-то источником жизни. Кормовой базой. Всего лишь несколько десятков человеков. Самых обычных людей.

И он бы стал снова, потихоньку, незаметно, цедить кровь из города и его жителей. Продолжал бы, как паук, высасывать по капле свою жизнь. В обмен на чужую боль и чужую смерть.

Нет. Теперь уже нет.

Я выпил его до дна. До самого донышка.

И чужая злобная сила наполнила меня, придала мне уверенности. Опьянила меня.

Я не знаю, делал ли кто-нибудь из наших так до меня. По крайней мере, ничему подобному нас не учили. Может, не считали нужным рассказывать. Может, не хотели вводить в соблазн. Может просто боялись. За нас. Или за себя.

Мне было все равно.

Свет, тьма, белое, черное, плохие, хорошие, — без разницы. Главное — сила.

Главное, куда прикладывается сила. На что идет, на что работает.