Елена Маврина - Могрость

Аня отняла ладонь ото рта:

– Она что-то говорила?

Витя мотнул головой.

– Я вызвал скорую, но меня предупредили, что приедут спустя час, не раньше: машина застряла. Я побежал к соседу через дорогу. К Демиденко, слесарю, помнишь? Мы ее подняли. Подол платья был мокрым, и Демиденко уперся, что в машину не пустит. Пока я постелил на сиденья одеяла, она заговорила бессвязно о костях. Мороз немного ее оживил, но она нас не узнавала. Кричала: «Где мои дети? Где Толечка?» – Голос предательски слаб, приходилось заставлять себя говорить: – Мы соврали, что отвезем ее к детям. На полпути бабушка потеряла сознание. Мама, наверное, тебе рассказывала.

Ломография памяти багровела. Он больше не хотел вспоминать.

– В общих чертах, да.

– Тут действительно творится чертовщина. Уже давно. Очень. Считаешь, мне и впрямь уехать? – серьезно допустил он.

– Этот кошмар не имеет границ.

Витя совсем растерялся.

– Да. Мы в опасности. – Сокрушаясь, сестра потянулась к кружке. – Сбежать не вышло. Эти твари словно выползают из головы. Они преследуют, преследуют. Просто преследуют. И даже в отражении. Я к психологу ходила. А я не параноик! – взбунтовалась громко.

– А вдруг?..

– Я здорова! Я мыслю ясно.

– Все больные так говорят. Со стороны…

– То есть они больше не появлялись? – разгневалась. – Вся эта гадость? Как он там говорил… этот, – крутила она пальцем, – Байчурин?..

– Могрость? – Витя даже оглянулся, будто изрек заклятие. – Как-то так. Кажется.

– Эта могрость. Бабушку довела не она? Скажи?

Витя помалкивал. Он живо помнил безумие в старческих глазах и гнойные потеки на стеклах.

– Ты ведь думал о том происшествии у кладбища. И о запахе гари. И о странных смертях в Сажном. Думал?

– А что с того? – взбесился Витя. – Допусти, что мы умом повредились. Ань? Наследственное заболевание или… Ой, кто нам поверит?

– Сторож. Байчурин.

Витя укрылся за скрещенными руками.

– Нет.

– Ты говорил с ним?

– Нет.

– Мы должны с ним встретиться.

– Нет!

Он поднялся. Аня вскочила следом, опрокидывая кружку.

– Байчурин может взболтнуть еще о кладбище и призраках. А иначе, Вить, ты хочешь, чтобы мы свихнулись? По очереди? Все?

Витя шел в свою комнату, игнорируя ее крики.

– Как ты можешь? Тебе побоку? Ты обвиняешь, а самому нет дела до меня? Всех нас! Ну иди! Прячься! Трус!

Дверь заглушила обвинения сестры. Витя включил ноутбук, открыл браузер. Он нацепил наушники, врубил инди-рок и принялся вновь просматривать знакомые вкладки. В своих неумелых поисках он ушел от сатанинских культов к общей психиатрии. Остатки логики указывали на то, что у них с сестрой случились коллективные галлюцинации. За последний месяц он содрогался в ночи не единожды, но только от кошмаров. Наяву ему ничего не мерещилось, никто его не преследовал.

Спустя час в доме утвердился полумрак. Экран источал усыпляющее свечение. Голова раскалывалась от музыки, он снял наушники. За окном лешим свистел ветер. Витя принял душ и залез в постель.

Тепло возвращалось медленно, но одеяло служило защитой. Словно в детстве. Когда ему было тошно, он вспоминал детство: моменты, в которых верилось, что одеяло – щит от монстров, а связанный мамой жилет – кольчуга богатыря. Как бы он не сердился, ему было спокойнее от присутствия в доме сестры, неравнодушного человека. С другой стороны, боязнь за нее подрывала спокойствие.

Родной дом ему казался проклятым. Но ужас не леденил кровь. Его сокровенный страх воплотился два года назад и обесточил фобии, разладил чувства. Он даже не помнил, когда в последний раз искренне радовался. Витя потер глаза. Пожалуй, когда они планировали поездку на море. Он возмущался, что мама отказывается учиться плавать, а она – что он стесняется танцевать. Это был целый конфликт в комических действиях, который завершился спустя неделю: Вика предложила танцевать вальс на последнем звонке. Ее партнер слег с ангиной. Витя сжал кулак на лбу. Перед глазами стоял майский день. Репетиция последнего звонка, черноглазая Вика в воздушном лиловом платье: «Эй Руднев, бросай подпирать стену. Ну же, ты наблюдал. Полный оборот в два такта. – Она шутливо кружилась с поднятой рукой. – Раз-два-три. Раз-два-три. Все девчонки влюбятся. Соглашайся, теска. Музыка и эйфория».

Он неправильно расценил ее предложение. Слишком раздул мечты в воображении, навыдумывал. Вика жила общением, а ему не верилось, что она улыбается ему просто так, шутит с ним просто так, откровенничает просто так. Просто так. Дружески. Как с забавным приятелем – с человеком, который на ее ответ озлобленному физику: «Переписчик однажды попытался опросить меня», единственный продолжил цитату: «Я съел его печень с бобами и хорошим кьянти» [2] к/ф «Молчание ягнят», 1991 г. .

Просто друг. Не верилось, и не хотелось верить.

Уснуть долго не получалось. Витя лежал на кровати, вслушиваясь в тишину комнат. Он спал в доме третьи сутки, намеренно запуская котов на веранду, включая свет, телевизор, ноутбук. Но сегодня он впервые за неделю засыпал в темноте. А приговором хладнокровию стала полная бессонница. Витя включил бра у кровати, открыл роман Воннегута. Чтение уняло тревоги, его сморил сон.

Удар вышиб из сна, словно фура без тормозов – легковушку. Витя вздрогнул, осмотрелся. Комната чернела темнотой. Холод смыкал коченеющий. Он потянулся к бра – свет не зажегся. Тревога заискрилась по нервам, кольнула пальцы. Опустить ноги на пол виделось пыткой.

Справа на стене синел прямоугольник окна. Тюлевая занавеска покачивалась. Казалось, кто-то таится за ней, подглядывает. Но одиночный стук в дверь захватил в ловушку внимание. Витя вновь дернул за шнурок бра. Безуспешно. Удар повторился, словно биение крыльев птицы. А затем раздалось царапанье. «Коты, – мелькнула догадка. – Анька впустила».

– Аня! – позвал Витя, озираясь.

Царапанье затихло, и ему вдруг стало нестерпимо жутко. Витя прикусил щеку, но кошмар не прервался. Он не спал. Все происходило наяву. Звать сестру уже не получалось: голос немел где-то в горле. В полумраке комнаты очертания двери приобретали ползущие контуры. Витя поднялся и вздрогнул, у ног ощущая нечто щетинистое и скользкое. Последовал толчок в спину – и пол сотряс грохот. Витя заторможено осознал, что причина грохота – его падение.

Он закричал, точнее попытался: голосовые связки надрывались без единого звука. В нос ударил прогорклый смрад дыма. Дыхание свело, руки налились свинцом. На него набросилась тень. Хрупкая. Сутулая и костлявая. Он забил кулаками по воздуху, кромсая пальцами дым, безуспешно надрывая голосовые связки. Теперь тень хрипела из угла у окна, скреблась в приоткрытом шкафу. Позади зашелестели голоса. Витя занес кулак и на развороте что силы врезал им в пустоту, следующий удар пришелся в дверь, распахивая ее настежь. Витя сцепил зубы, кода боль взорвалась в кулаке, обездвижила руку. Новый толчок в спину откинул его на стену. Витя осел на пол.