Елена Маврина - Могрость

– Ей – нет. – Байчурин помрачнел. – Чем бы она не была, ей к усопшим не подобраться. Но вот прислуге ее, уродцам человеческим, запросто. Взял лопату, да копай кладбищенскую земельку. Убивать могрости не по силам. Преследовать, изводить, доводить до безумия. К смерти Златы и Карины приложил руку местный. Сестра бы не закрыла заслонки, – настаивал Байчурин, – они бы не легли спать с забитой печкой. А я предупреждал, – оправдывался он, – просил уехать. Но сестра меня обвиняла, не хотела продавать дом отца, бросать его могилу. Зачем только я затеял продажу того дома? – Байчурин сцепил ладони на поседевшей голове. – Они бы не приехали.

– Вы выросли в Сажном? – с подозрением спросила Аня.

Байчурин опомнился от скорби, напряженно ответил:

– Нет. Отец приезжий.

– А его дом?..

– На камни разобрали. Участок соседи выкупили под огород.

– Он рядом с коттеджами стоял, – объяснил Витя. – В переулке.

Байчурин убежденно настаивал:

– Смерти здесь неслучайны. Только за последний год – два утопленника в озере, в лесу повесились четверо местных, а жители знай твердят, что «непутевые», «пьянчужки». Теперь новые жертвы: школьница и продавщица из «Шико».

– Вика и Таня, – отстраненно проговорила Аня.

– Их оставили замерзать, истекать кровью.

Витя подался вперед, весь обратившись в слух.

– Вы считаете, их убили?

Собака поскуливала возле стола.

– Гром, тише. Ты ел. Что? На, – Байчурин бросил кусок сухаря, и овчарка принялась грызть хлеб. – А ты нет? – ответил он Вите. – Как твоя одноклассница очутилась под мостом? Пошла прогуляться? Куда? В мороз за три километра?

Аня помнила разбросанные венки на могиле Тани, но в голове не укладывалось, что в Сажном рыщет убийца. Убийцы? Собака хрустела сухарем на всю кухню.

– Выходит, могрости кхм… прислуживают?

– Выходит. – Байчурин отвел взгляд в угол лавки. – Нечи. – И поспешил добавить: – Так Дина их называла.

– Вы видели здесь кого-нибудь? – спросила Аня, опять скользя робким взглядом по заснеженным надгробиям. – Кого-то из жителей? По ночам?

– Много, кто ходит сюда. Вы удивитесь даже. Люди скорбят. Скорбь как защита – слабое утешение. Я разок только видел одного, вроде как паренька или мужичка худого. Темнело уже, а он все шатался по кладбищу. Накануне Нового года. Угу. – Байчурин закивал воспоминаниям. – Я решил: псих какой. У меня нервы ни к черту – пальнул в воздух, он и дал деру. Иногда на окраине, что от левады, нахожу следы шин. Только за руку поганца схватить трудно. Я да Гром. И эти твари следят из дыма.

– А дым он?..

– У Дины версия имелась. Достаточно одной тлеющей ветки для непроглядных туманов.

– Ветки чего?

– Твоя тетя не пояснила. Чего-чего? Тополя? Елки? Не помню. Кора или куст какой? Неч это растение зажжет вблизи толпы – могрость себе жертву отыщет. Яд гари потом мозги скручивает: мерещится всякое. Часто люди не выдерживают.

– С ума сходят? – мнительно поглядывала на руки Аня.

– И того хуже.

У Вити зазвонил мобильник. Он взглянул на экран.

– Альбертина, – пояснил, нажимая на сброс. Пока он набирал сообщение, в комнате хранилось гробовое молчание. – Пора идти.

Они с сестрой поднялись.

– Спасибо, что согласились на разговор. – Аня неловко топталась на пороге. Она хотела еще столько всего спросить. – Вы поделились своим горем. Мы соболезнуем.

– Не надо, – вдруг пробасил Байчурин. – Я здесь откровенничал не для облегчения души. Ты приехала, – он в упор посмотрел на Аню, – и эта погань опять охотится. – Он рассматривал ее с подозрением, выискивая причину, пагубную особенность. – Что ей так нужно от тебя? – спросил неприязненно.

Аня тихим голосом заверила:

– Даже представить боюсь.

– Отойдите! – Витя угрожающе выступил вперед сестры.

Овчарка зарычала. Байчурин не спешил освобождать проход.

– Поразмыслить вам есть над чем. Если вы скрываете…

– Мы не скрываем, – мотала головой Аня, сдерживая брата от замашек. – Ничего не скрываем. Мы сами хотим знать.

Витя порывался оттолкнуть Байчурина, но ноги не двигались под его угрожающим взглядом.

– Вы поможете мне выследить убийцу. – Байчурин вонзил взгляд в растерянного Витю: – Мы в одном узле. Только бы подобраться к нему. Понял? Подобраться раньше, чем твою сестру укроют надгробием.

Витя сцепил кулаки:

– Не дождетесь!

– Надеюсь, – заговором произнес Байчурин, делая шаг в сторону.

«Ничему не удивляться, помните?» – крикнул он вдогонку испуганным ребятам.

Аня обернулась, выходя за ограду. Тетина присказка. Если встретишь чудовище – не удивляйся. Не выдавай страха. Пусть вьется стороной лихо.

В прадавние времена сотворилось лихо. Оно проникло из дремучего леса в тихое поселение, когда охотники ступили в места доселе неизвестные смертным. Стрелы их потревожили запертые терновником чащи. Пробудилось древнее зло.

Вначале один из жителей исчезал раз в год, потом – раз в три месяца. И вот наступил момент, когда непроглядный Морок принялся утаскивать жертв ежедневно. Мороком жители прозвали кровожадных чудовищ, настоящих лиц которых никто не видел, оттого как был Морок древним оборотнем – с тысячей чужих личин.

Вокруг селения сомкнулось безвременье. Монстры Морока посеяли ужасы. Жители бездействовали, отрекаясь от похищенных односельчан и боясь вызвать гнев Морока на себя. Они не решались бороться с ним, глухо запираясь в домах, наказывая друг другу: «Не всматривайся в ночь. Не дразни чудовищ». Поселение редело, наблюдая за растущим лесом испуганными глазами детей и стариков. И вот один мальчик по имени Рат осмелился найти в чащах Морок. Его мать исчезла, как и многие матери, ушедшие искать пищу в выжженном засухой поле. Он боялся, но был храбр, и дедушка, прекратив отговоры, наказал ему: «Ничему не удивляйся в пути! И ты увидишь их настоящие лица».

Смертоносно вились тропы в логово чудовищ, но страшнее виделось Рату его малодушие, собственная вина за покорность прожорливому Мороку. Мальчишка устоял искушению бегства. Каждому встреченному монстру тьмы он бойко твердил: «Ты не страшен, ибо я знаю тебя». А в клыкастых масках уродливых чудищ открывались ему лица пропавших жителей. К концу пути за спиной Рата следовала полчище хищников с мертвыми глазами. Темнота уже тянула к нему руки из логова – смрадной пещеры в глуши леса. Рат воспротивился ее зову, потребовал вернуть мать, но коварный Морок решил испытать гостя. Он дал обещание, что позволит уйти только кому-то одному – ему или матери. Рат упрямился, вглядываясь в лица чудовищ, окрикивая их забытыми именами. И тогда из пещеры полилась тьма. И спросил его Морок: «Тебе известно, кто я?» На Рата хлынули тысячи призраков, вопящих о помощи, скулящих и рычащих, стонущих, проклинающих. Но Рат упал на колени, смотря сквозь слезы во мрак. «Ты – мое отражение», – шепнул. Из тьмы смотрел он – Рат – испуганный, обиженный, озлобленный ребенок. Рат склонил голову. И тьма засмеялась громко, и его отражение заскрежетало притворным смехом. А потом все исчезло. Не стало пещеры, чудовищ и непроглядной тьмы. Утро проникло в густой лес.