Елена Маврина - Могрость

– Простуда, – и притворно закашляла в кулак. – Это я настояла на тихом празднике. Бабушка…

– Ой, да. Помню. – Гриша пристыженно опустил голову, спрятал руки в карманы куртки. – Как она?

– Лучше, – выговорил Витя, словно у виска взвели курок: заполошные мысли крались в открытый чулан.

– Мы решили отпраздновать позже. – Аня бросила на брата подначивающий взгляд.

– Да, – выдумывал Витя, – может, в среду?

– В среду? – удивился Гриша.

– Почему нет?

Аня с улыбкой взяла гостя под руку. Гриша млел, но с места не шевелился.

– Почему нет? – Гриша даже задумался. – Да хоть в четверг, – прикрывался он безразличием как оружием. – Мне без разницы.

– Так если без разницы, пойдешь?

– Слушай, я тебя обидел чем? – Гриша задрал подбородок. Он был ниже друга на голову, но нахохлился боевым петухом. – Что ты избегаешь меня?

– Когда такое было?

– Всю неделю. Тебе как припечет – бежишь, а когда праздник…

– Тортика? – вмешалась в перепалку Аня.

Она повела гостя к столу, захватывая его воспаленное внимание.

Витя хотел было возразить, но ничто не злило его больше, чем зияющее окно в чулане. Гриша расплылся в безудержной улыбке, которую тут же скрыл за непогасшей обидой. Аня достала первый попавшийся нож из стола и отрезала крупный кусок бисквита.

– Вот, угощайся.

Она положила кусок на салфетку и протянула мальчишке. Но Гриша вдруг сел на стул, отпивая сок из пачки, и Витя на миг испугался, что Аня заорет: «Пошел вон!» Она уперла руку в бок, слепо поглядывая за окно, непроизвольно царапая разделочным ножом по скатерти. Витя предложил:

– Я закрою форточку.

Аня вцепилась взглядом, но брат уже торопливо шагал в зал. Гриша принял из ее руки торт.

– Вы какие-то дёрганные, – произнес сам себе с подозрением. – Вас оставь…

Свет погас как по хлопку. Витя даже схватился за стены, растерявшись. Тишина нахлынула ужасом.

– Офигеть! – выругался Гриша.

Отрывистый голос Ани заглушил дальнейшие реплики гостя:

– Витя! Стой! Я иду! Ты где?

Его обдало холодком. Морозным, свежим, пронизывающим. Он стоял в шаге от двери в чулан, ярко представляя себе пустой подоконник, открытое окно и занавеску, покачиваемую ветерком. А потом из полуоткрытой двери дохнуло затхлым смрадом гари, и крик сестры оглушил его раньше, чем он успел крикнуть: «Беги!»

Кухня взорвалась испуганными голосами. Витя повернулся, его намертво прижало к стене невидимой силой. В уши ударил шепот, переходящий в свистящие выкрики, сквозь которые слабо пробивался визг Ани. Гриша повторял: «Что это? Что? Что это? Кто здесь?»

Витя дернулся, осознавая неясно, что руки и ноги прижаты к стене. Шипящие голоса сомкнулись в гул. Он вдыхал тошнотворную вонь гари с проступающим ядом гниения и влажной почвы. Откуда-то издалека доносились крики: «Пожар! Горим!» Его звали по имени. И вновь испуганное Гриши: «Что за тварь! Отойди! УБЕРИ ЕЕ! УБЕРИ!

Витя кричал, звал сестру, но изо рта не вырывалось ни звука. Мерзкие сгустки дыма жгли запястья и щиколотки, стягивали удавку огня на шее, вползали с каждым новым вдохом внутрь. Щеку холодило свистящее дыхание и взывающий шепот. Он вздрогнул – и упал: насколько резко ослабла хватка.

Проход в чулан темнел пустотой. Глаза привыкли к мглистому полумраку. Напротив проступил образ девушки. Она материализовалась из дыма призраком, протягивая к нему худую руку в широких браслетах. Смутный образ с впалыми глазницами, но знакомым, пусть и неподвижным лицом. Русалка. Витя нырнул в карман рукой, свирепо чиркнул зажигалкой перед носом. Существо заверещало – не испуганно, а скорее ликующе.

Глаза устало прикрылись, сознание качнулось. Гарь смыло потоком морозного воздуха. Диким ором зашелся Гриша. Из чулана. Он звал на помощь.

Потустороннее, животное уханье отозвалось ознобом по спине. «Ууууууаов». Визгливый хохот.

И голос Ани проплыл мимо:

– Куть-куть-куть.

Витя заморгал, заново узнавая очертания двери в чулан, знакомый силуэт.

– Аня? – позвал.

Она кралась с чем-то острым в занесенной руке, не реагируя на его слова, двигаясь исключительно на обрывистое шептание Гриши и ровно призывая:

– Куть-куть-куть.

Витя шатко поднялся, приблизился к двери. У комода притаился Гриша. По диагонали от него, в углу чулана, сидела тварь. Аня включила фонарик смартфона – и та хрипло зарычала.

– Что это такое?! – ныл Гриша, зажмуриваясь, вжимаясь в комод. – Оно укусило меня, – хромал к окну. – Укусило.

– Войнуг!

– Тихо! – рявкнула Аня, перетягивая внимание войнуга на себя. – Куть-куть-куть, – манила пальцем, заводя руку с ножом за спину.

– Это не собака. Это совсем не собака, – в бреду твердил Гриша. – Нужно в окно. Здесь окно открыто.

Тварь зарычала, пригнулась, готовая атаковать в любую секунду.

– Не шевелиться, – прошептала Аня, прикидывала расстояние от двери до ловушки.

Три-четыре шага. Доски пола поскрипывали от ее движений. Витя стоял в проходе. Все обмерли, кроме крадущейся Ани. Шаг. Второй. «Ууууууаов». Монстр принюхался, с хрустом вытянул шею на пойманный запах. Гриша заорал и ринулся к окну. Через секунду крик его погас, а сам Гриша исчез в дыре погреба. Тварь бросилась пумой на сестру, в два прыжка повалив ее на пол. Витя метнулся следом. Вынув зубы из заслоняющей шею руки, войнуг оставил Аню, шипя и оскаливаясь на отчаянные удары Вити. Внутри твари заклокотало рычание. Аня извернулась, вонзила нож в рваную грудину монстра.

Дом сотряс голос отца:

– Витя? Эй! Что за шум?

Тварь гортанно завыла, изломанной лапой царапая по рукояти. Язык свешивался из грязной челюсти с коронками – человеческой челюсти, выпирающей из черепа полусгнившим звеном. Тварь скулила, расшатывая рукоять ободранной лапой: нож выпал, покатился со стуком по доскам пола.

В кухне вспыхнул свет. Оклики отца будили стены. Монстр вздыбился, захрипел и в два прыжка скрылся за окном.

Витя схватил сестру за плечи:

– Ты цела? Цела?! – Заполошно выискивал раны.

Ее платье темнело слизкими пятнами, через правую щеку тянулся порез, рваные раны предплечья заливала кровь.

Аня смотрела пустым взглядом, повтором твердя:

– Я в него ударила. Ударила. Ножом. И ничего, Витя. Ничего!

Злой голос отца приближался: «Витька! Мать вашу, что происходит!».

– Витька, что здесь проис… – свет в чулане ослепил, вышиб дыхание внезапностью, – …ходит.

Со дна погреба донесся жалобный голос Гриши:

– Помогите! Ребят! Кто-нибудь?

Все в ужасе заглянули вниз.

– Ты жив? – крикнул Витя. – Рехнуться, цел там?

Гриша сидел на полу среди помятых картонных коробок, вжавшись в цементную стену щенком. Зацепленный при падении плед свисал с гвоздей сорванной ширмой.

– Не знаю, – приглушенно ответил. – Нога огнем горит. И голова… – Он скинул разорванный капюшон куртки, смотря из темноты недоверчиво, боясь покидать убежище. – Ее нет? Той… псины?