Елена Маврина - Могрость

Аня подалась вперед.

– Кому ты написал?

– Да на стене в группе. Ага. Есть такая: «Сажной – лучший», – Гриша хмыкнул и почесал ладонь. – Нужно выманить тех, кто в теме. В условленное место.

– Удали! Немедленно! – Аня поднялась с намерением отобрать телефон, но в кухне раздался голос Вити:

– Ань! Помоги его затащить!

Посреди веранды на коленях стоял дядя Толя. В грязной куртке и без сапога, он пошатывался и бормотал что-то нечленораздельное, пытался ползти на четвереньках. Витя чуть не плакал от досады. При виде Гриши он окончательно обозлился. Завязалась перебранка, в которой чаще всего звучало: «умник» и «катись». Аня пыталась вставить хоть слово для примирения, но ребята зверели от взаимных оскорблений. Рассвирепев, Гриша оттолкнул Витю с прохода и уходя, громко хлопнул дверью. Дядя упал, отмахиваясь от протянутых рук племянницы. Со второй попытки они с братом подняли его, затащили на кровать. Аня накинула пуховик, выбежала за двор. Ни души. Только снег засыпал пенопластовой крошкой улицу.

Воскресное утро начиналось рано, с боем. Аню разбудили крики. Она накрылась подушкой, но скандал между Витей и отцом избивал слух ненавистью. Когда голоса затихли, Аня натянула свитер поверх пижамы, причесалась, прокралась воровато в кухню.

Дядя Толя в толстовке и джинсах сидел за столом протрезвевший, но с заплывшими глазами и опухшим лицом. Обычно агрессивный и возмущающийся, теперь он обмер как в воду опущенный, гипнотизируя пузырьки в стакане с минералкой. Аня сварила овсянку, но Витя собрался и ушел, на обеспокоенный вопрос ее огрызнувшись: «Прогуляться».

Аня насыпала себе немного каши, присела напротив дяди за стол.

– Может, поешь? Дядь Толь, горяченького? Там котлеты остались.

– Не-не-не, – отмахнулся дядя, грузно сваливаясь щетиной на кулак. – Есть не хочу. Домой хочу.

Напоминать, что он сейчас дома, чревато новым скандалом.

– Как мать? – спросил обывательски. – Нина вчера звонила, говорит: скоро выпишут.

– Да, обещают. – Аня жевала кашу, стреляя взглядами. – Лекарства помогают. И покой. Ей противопоказано нервничать.

– Как учеба?

– Хорошо. Учусь на инженера-технолога.

– А? Инженера? А Нина говорила: на повариху.

Аня втянула воздух, обшаривая взглядом стол. Сопромат и высшая математика – ничего так повариха.

– Знаете, мы хотим забрать Витю к себе, в Воронеж. Чтобы он поступил в университет.

Тусклый взгляд дяди немного посветлел.

– Забрать? Угу. – Он сделал глоток воды, вытер рот грязным рукавом толстовки. – Всех нужно забрать из этого распроклятого места. – Дядя посмотрел на нее волчьим взглядом, будто разделяя с ней уже общую, знакомую тайну. – Я и на заработки поехал ради… всё ради того, чтобы их забрать. А она уперлась.

Аня заставила себя сохранить видимое равнодушие. Она откусила ломоть хлеба.

– Дине здесь нравилось.

Дядя брякнул:

– Ни капельки. Никогда ей здесь не нравилось, уж поверь.

Столкнувшись с ним взглядом, Аня отвернулась.

– Впервые слышу.

– Вас, детей, берегут. Берегут. А ее? Ее я не уберег! – Он посмотрел на свои руки в синяках, будто на чужие.

– От чего?

Но дядя лишь грустно кивал собственным мыслям.

– Они их растревожили, – повторял, – растревожили. Норы в лесу. Растревожили и не погубили. Ложь. Ложь и обман. А она поверила. Она впервые поверила, что можно закончить.

– Что закончить?

– Эту повинность. Все ее обманули. Все. Оставили на съедение. Расплачиваться. Их страдания заслуженны. – Улыбнулся. – Я узнавал. Никто не избежал мести.

Аня уже начинала беспокоиться, что так и проявляется белая горячка.

– Мести? Дядь Толь… Кто ее оставил?

Он посмотрел незнакомцем, глаза его заблестели слезами. Аня онемела, руки нервно крошили хлеб.

– Она ведь не хотела рожать. Я ее уговорил, – сознался шепотом. Ударил себя в грудь. – Такая красавица! Мне не мечтать даже. – Он склонил голову. – Такая девушка меня полюбила. Я так хотел, чтобы она меня полюбила.

Ане было и жутко слушать, и любопытно. Она сидела, боясь шелохнуться, а дядя бессвязно вспоминал:

– Девочка. Она мечтала о девочке, и тебя обожала. Ты прости, что прогоняла вначале, обижала. Она людям не верила. Доченька. Нина знать не знала, как любила она тебя. Но Витя… Витя ее действительно осчастливил. Не я, – отмахнулся, пошатываясь от слабости. – Сын. Она пожертвовала ради ним всем. Она так рискнула.

Аня пытались спрашивать, но безуспешно: дядя говорил сам с собой.

– Разве бы ей позволили? Кто здесь позволит? – развел он руками. – Она мне призналась – я не поверил. Она пожалела. Пожалела. Я ведь как увидел – сбежал. Сбежал. Всех их бросил.

Он всхлипнул судорожно и звучно разрыдался в ладони, дергая плечами с детским безразличием и отчаянием.

– Дина говорила о могрости? – твердо спросила Аня.

И дядя весь напрягся. Он вытер слезы с глаз, сцепил ладони, чтобы посмотреть на нее угрожающе. Скорбь лица обезобразил оскал.

– Всё сжег. Всё.

– Она пыталась спастись от могрости? Здесь, в Сажном? Она знала? И археологи знали? Они раскопали что-то?

Дядя спешно поднялся. Хмельного плача как небывало, рука громко впечатала стакан в столешницу. Взгляд заострился.

– «Злу на земле нет погибели. Оно сеет страхи, и несет его человек сквозь века».

Аня вдруг оцепенела, узнавая слова Дины – слова ее сказки.

– Я предлагал бежать, разве этого мало? Мало? – закричал. – Уезжай со своими вопросами! – приказал он свирепо. – Не буди лихо.

Злу на земле нет погибели. Оно сеет страхи, и несет его человек сквозь века. Но однажды зла становиться настолько много, что все живое и сущее восстает, объединяется. И дает отпор. И заточает зло в недра земли. Томится Лихо слепым узником, взывая к страхам человеческим, покуда не откликается на его вероломство алчная душа. Забирает Лихо ее в услужение, даруя богатство тайн в обмен на вечное подчинение лютой власти.

Так случалось и в седое, далекое столетие. Вырвавшись из темницы, Лихо принялось губить человеческое племя. Сплело себе Лихо в Хладном лесу трон, прислугой призвало ведьму, а вокруг на версту сотворило пепелище. Смелые воины, правители, мудрецы положили головы на пути к прибежищу черного колдовства. Путали следы ветра, снега заметали тропы. Не год, не два изнывали народы от напастей и хворей, змеями ползущих от Хладного леса. И солнце померкло от плача, и трещинами от стона пошла земля.

Вызвался одолеть Лихо могучий чародей. Пустился в дальнюю дорогу из-за моря, из-за гор. Долгим путь выдался. Долгим и страшным. Но ветра отступали от заклинаний чародея, снега таяли под его сапогами. Заговаривал он стихии, рогатиной давил змеев Лиха. Шел по его следам простой люд – на битву с изворотливым злом.