Анатолий Борзов - Anenerbe [СИ]

Напомним, было темно, и все же товарищ Шумный его заметил и, конечно, остановился.

— Удивительно, — сказал математик и улыбнулся.

— Что удивительно? — спросил Виталий Борисович, которому и в самом деле стало как-то не по себе.

— Наша встреча. Что это — случайное совпадение или судьба? Выхожу на улицу, хотя обычно сижу дома, стою, размышляю и вижу вас. Вы идете и ничего вокруг не замечаете. Вдруг поднимаете глаза и видите меня. Честно признаюсь, не собирался к вам подходить — решил провести эксперимент.

Не может без экспериментов, — подумал Виталий Борисович, все еще немного удивленный.

— Обычная, на первый взгляд случайная встреча — ничего более. Я оставил ей совсем крохотный шанс, чтобы она действительно выглядела случайной — не получилось. Вы меня заметили. Скажу более — вы обо мне думали. Вам куда? Туда? — математик мотнул головой, — пойдемте, я вас провожу, хотя мне совсем в другую сторону.

— Можно дождаться маршрутки и никуда не ходить, — предложил товарищ Шумный.

— Можно, но стоит ли это делать? — вопросом ответил Алексей Митрофанович. — Вчера точно также встретил своего коллегу, включил телевизор — тысячу лет не включал — и вижу его. Во Франции живет — он всегда мечтал жить во Франции. Знаменитость, складно говорит и, вроде как, безумно счастлив. Притворяется — глаза-то говорят об обратном, лукавит, но передача в высшей степени интересная. Читает курс лекций за границей — коллеги пригласили. Что-что, а говорить он всегда умел — артист в хорошем смысле слова. Постарел, но еще бодрый — спортом увлекается. Гляжу и радуюсь. Как все замечательно у него сложилось. Не сказать, чтобы гений, но и талантом бог не обделил, поэзией увлекается и большой любитель словесности. Страшно любит говорить. Я прекрасно понимаю, есть такая разновидность людей, которые только тогда и живут, когда говорят. Не болтают, а размышляют вслух, я пробовал — не получается. Мне обязательно нужен собеседник — тот, который бы задавал вопросы. Что такое вопрос? Как он рождается, и что в себе несет? Сколько вопросов вы себе сегодня задали? А на сколько ответили? — Не думали, и никто не думает — не огорчайтесь. Случайность — неизбежная закономерность, где ошибка исключается. Удивительно! Совершенная математическая формула, и результат известен. Его уже вывели — все что осталось, заполнить пустующие ниши неизвестными. Математика оперирует цифрами — точная наука, далекая от каких-либо условностей.

Алексей Митрофанович поправил берет — сдвинул на затылок, словно мешал ему размышлять.

— Получается?

— Что именно? — уточнил оперативник.

— Думать иначе.

— Ах, вы об этом…

— Да, да. Об этом. Знаете, и мне интересно, как вы справитесь с вызовом, который бросили себе. Вы же его бросили, правда?

Виталий Борисович промолчал.

— Бросить вызов самому себе отважится далеко не каждый. Слишком много хлопот, а кому нужны сомнения? Конечно, мы меняемся каждый день, час, но меняемся бессознательно, а вызов, если хотите, как революция — неудержимая стихия. Как думаете, сколько стоит вызов? Он может стоить сотни миллионов человеческих жизней — я имею в виду его конечный результат. А сам вызов — ничего не стоит, копейки. Расходы на математику в целом мире — ничтожно крохотная цифра, и произнести стыдно.

Алексей Митрофанович хихикнул.

— До какой степени наш мир абсурден! Чем больше размышляю, тем больше поражаюсь — предела этому абсурду нет, и в ближайшее время не предвидится. Нам направо? Хорошо, пойдемте налево — сейчас загорится зеленый.

Перешли дорогу.

— Люди в массе своей и прежде слепо подчинялись правилам меньшинства. Развитие цивилизации — заполнение тех же самых пустующих ниш, как и мысль, всегда находилась в услужении избранных. Многим законам — тысячи лет, а то, что мы видим сейчас — только смена декорации. По сути своей человек не изменился — он не стал добрей, благородней или умней. Весь наш прогресс — накопленный опыт поколений, направленный в русло потребления. Скучно, хотя и выразительно.

— Я нашел дом, — неожиданно заметил Виталий Борисович.

— Тот самый?

— Думаю, тот самый — тринадцать «б».

— И как вам удалось?

— Сначала мне приснилась Клавдия Степановна в форме фашистского офицера, затем задержали парня, который торговал в переходе кассетами сомнительного содержания. По месту проживания встретил пожилую женщину — его бабку. Вообще-то она живет в другом городе и приехала сюда случайно.

— Случайно! — радостно закивал головой Алексей Митрофанович, — так, так, так, это уже крайне интересно.

— Только на этом интерес и закончился — Дарья Никитична толком ничего сказать не могла.

— Или вы плохо спрашивали, — подсказал неожиданно возбужденный математик.

Остановились — первым встал товарищ Шумный, а уж потом Горелик.

— А что, собственно говоря, я должен был спросить?

— Как что! О Клавдии Степановне!

Дрова — березовые поленья — их везут на санках две девичьи фигуры. Темно и ничего не видно — кругом лежит снег. Дрова пахнут каким-то дурманом — будущим теплом и комфортом…

В блиндаже и впрямь тепло — горит лампа, и вообще здесь как-то по-домашнему уютно. Пьет кофе — металлическая кружка с угольным подогревом — достаточно чиркнуть спичкой и запалить огонек в днище. Походная печь — наша буржуйка, только бочка другая, более основательная. Топят березой — пламя ровное и не стреляет. На стене противогазы, в углу канистра, патефон, где-то должны быть и пластинки. Как давно он не слушал музыку?

— Еще?

Мотает головой и пьет дальше. Пока он будет пить кофе, его не тронут.

Смотрят с любопытством и совсем без злобы. Для них он пришелец с другой планеты — грязный, оборванный и не страшный зверек.

— Он кто? — спрашивает белесый, по виду, наверно, офицер. Спрашивает по-русски и машет рукой, — тот в лесу, он кто? Большевик?

— Большевик, — говорит Семен, — у нас все большевики.

— Ты — большевик?

— Большевик.

Белесый смеется — показывает удивительно белые зубы и вновь машет рукой.

— Неправда, у тебя документа нет, а у него есть. Кофе — хорошо?

— Хорошо, — отвечает Семен.

— У большевиков кофе нет, ничего у них нет, ты поэтому его убил?

Семен молчит — смотрит на немца и пьет кофе. Он пленный — изменник отечества, который не оказал сопротивления и с понурой головой сдался врагу. Винтовку и ту отдал, а мог бы убить, завалить хотя бы одного — ткнуть штыком. Не завалил, а когда его хлопнули по плечу, и вовсе растерялся, попятился назад и упал в канаву — ту самую.

Шли долго, взбирались на сопки, затем ныряли вниз, обходили небольшие лесные озера — ламбушки. Немцы иногда курили, иногда о чем-то между собой говорили. Шли как-то непонятно — то ли он с ними, то ли каждый по себе. Бежать — глупо, да и некуда бежать. Его даже не обыскали и фуражку одели на голову, правда, чужую — Сидорчука.