Камилла Стен - Мертвый город

«Вольво» Макса швырнуло в стену ратуши. Его синий кузов жутко искорежен, будто неведомый великан сжал автомобиль в своей могучей руке.

Большинство росшего между булыжников вереска охвачено огнем; тонкие языки пламени быстро расправляются с ним и гаснут, больше не находя себе пищи.

У меня все еще звенит в ушах.

Я смотрю через площадь и вижу, как Макс и Эмми подбегают к ней с другой стороны и резко останавливаются. Конский хвост, ранее украшавший голову Эмми, растрепался, и рыжеватые от хны волосы в полном беспорядке. Даже среди всего этого хаоса я замечаю, как ее взгляд находит меня. Наши пожитки еще полыхают, но уже чернеют и превращаются в пепел. Почти невозможно различить, что чем было.

Над нами на васильковом небе по-прежнему ярко светит солнце.

– Эмми, – хрипло кричит Роберт; беспокойство за нее еще не уступило место чувству облегчения.

Я вижу, как Эмми берет Макса за руку и что-то говорит ему. Потом они начинают осторожно двигаться в нашу сторону, стараясь держаться ближе к зданиям и дальше от огня, по-прежнему бушующего вокруг.

Когда они оказываются рядом с нами, Роберт бросается вперед и с такой силой заключает Эмми в свои объятия, что, кажется, сейчас просто раздавит ее. Она обнимает его; ее глаза закрыты. Оба они молчат.

Это почему-то причиняет мне боль, и она становится лишь сильнее, когда Макс тоже заключает меня в объятия. Это кажется странным, каким-то неправильным, и я вырываюсь из его рук.

Эмми уже отпустила Роберта и смотрит на меня.

– Нам нельзя оставаться здесь, – говорит она. – Вторая машина тоже может взорваться.

– Что, черт возьми, происходит? – спрашиваю я, сама не представляя, обращаюсь ли к Эмми, к кому-то другому или к самому городу.

– Не знаю, – отвечает та. – Сперва нам надо перебраться в безопасное место. А потом уж подумаем над этим.

Она убирает волосы за уши и смотрит на Роберта; тот кивает.

Я слышу подозрительные звуки, доносящиеся из недр горящего автомобиля.

Мне неизвестно, из-за чего произошел взрыв. Я знаю только, что хочу убраться как можно дальше от пылающей груды металла, чтобы нас отделяли от нее несколько рядов домов. Я слышала где-то, что опаснее всего не огонь, а взрывная волна – именно она превращает внутренние органы в труху.

Но мне сейчас некогда думать об этом.

Эмми начинает бежать, и я бросаюсь за ней.

– Эльза! – звучит голос Дагни у нее за спиной. Она колеблется и в какой-то момент даже собирается сделать вид, что не услышала ее, но в конечном итоге любопытство берет верх, и она поворачивается.

Дагни, как обычно, одета чересчур броско для обычной прогулки по их захолустью; на ней узкая юбка и эффектная брошь у горла. Темная помада немного залезла за уголок рта. В молодости она считалась первой красавицей городка и, конечно, до сих пор еще очень фасонистая, но годы наложили свой отпечаток и на нее. У них с мужем нет детей, и, насколько понимает Эльза, вовсе не из-за отсутствия желания иметь их. Такая беда тоже не проходит бесследно, наверняка отражаясь на внешности, – и, возможно, именно поэтому Дагни сегодня выглядит как красивая ваза из хрупкого фарфора.

– Добрый день, – говорит Эльза, когда та догоняет ее. – Как дела?

Дагни делает жест рукой в направлении холодного серого неба. Оно скорее февральское, чем июньское.

– Ну, ты же видишь, погода просто ужасная, – отвечает она таким тоном, словно данная проблема касается не всего города, а в первую очередь ее лично. – А как ты сама?

Эльза не знает, что сказать на это. Не рассказывать же, что младшая дочь отказывается разговаривать с ней, муж пьет, а старшая девочка находится на расстоянии в тысячу километров и лежит в постели, мучимая токсикозом, но она не может поехать и помочь ей, поскольку не осмеливается оставить свою подопечную одну даже на пару дней. Поэтому Эльза немного медлит с ответом.

– Хорошо, – говорит она наконец. – Просто хорошо.

– Ты не видела собаку Аксельссонов? – спрашивает Дагни. У Эльзы возникает опасение, что ей не отделаться от нежданной компании до самой хижины Биргитты.

– Нет, – отвечает она. – А должна была?

Дагни качает головой.

– Их псина сбежала несколько дней назад, – говорит она. – Во всяком случае, если верить им. Лично я думаю, что у нас в лесу появился медведь.

– Медведь?

– Ну да, – Дагни энергично кивает. – Псина Клаеса Окермана тоже исчезла несколько недель назад. Сбежала, по его словам. Он особо не грустит на сей счет, поскольку она требовалась ему главным образом отгонять крыс, но, я думаю, собак задрал медведь. У меня есть кузен в Лапландии, который лишился собаки по этой же причине в начале прошлой зимы, когда медведи голодают.

– Но ты же сама сказала – зимой, – не может удержаться Эльза. – А не в мае и июне.

– Ах, – отвечает Дагни, небрежно махнув рукой. – В такую погоду не велика разница.

У Эльзы прямо язык чешется объяснить ей, в чем она не права.

Они приближаются к дому Дагни, и та замедляет шаг. Эльза заставляет себя сделать то же самое.

– Да, я хотела кое о чем поговорить с тобой, – говорит Дагни, напустив на себя беспокойный вид. – Дело в том, что в последние дни у Биргитты было ужасно шумно…

У Эльзы начинает сильнее колотиться сердце.

– Шумно? – спрашивает она.

– Поздними вечерами и по ночам, – говорит Дагни и плотно сжимает губы. Ее рот сейчас напоминает тонкую темно-лиловую полоску на худом лице. – Ты же знаешь, я не из тех, кто несет всякую чушь о Биргитте, – продолжает она. – Я считаю возмутительным то, что кое-кто из нашего прихода болтает о ней. Она больная. И не ее вина в том, что она такая, как есть…

Дагни выглядит самой искренностью, когда говорит это, и у Эльзы, прекрасно знающей, насколько она сейчас лицемерит, сразу возникает страстное желание дать ей достойную отповедь; однако она сдерживается, пусть и не без труда.

– Пожалуйста, попробуй убедить ее, что она должна вести себя тише, – говорит Дагни. Она немного понижает голос и окидывает взглядом близлежащие дома. Несмотря на цветущие сады и буйство красок вокруг, они выглядят достаточно зловеще. – Люди говорят…

Она замолкает и качает головой, а потом долго обеспокоенно смотрит на дом Биргитты, до которого не более сотни метров, и продолжает тихо:

– Думаю, лучше ей быть поосторожней.

Эмми останавливается, лишь когда между ней и площадью оказываются почти три улицы. Она поворачивает направо, за дома, и я следую за ней. Не могу ни о чем думать, у меня по-прежнему стоит звон в ушах, и я слышу только топот подошв по булыжникам, а вижу только одетые в джинсы ноги Эмми и ее раскачивающиеся в такт движениям волосы.