Лили Сен-Жермен - Пугливая

Никто никогда об этом не говорит, но у кладбищ особый запах. Все находящиеся на разных стадиях разложения тела гниют в своих сосновых ящиках на глубине двух метров под хорошо утрамбованной землей. Люди делают вид, что никакого запаха там нет, но я не из тех, кто сторонится практических аспектов смерти.

Подо мной грохочет земля, и я тут же думаю, уж не очередное ли землетрясение обрушилось сейчас на этот крошечный город. Будет весьма иронично, если я упаду в это захоронение и меня погребут в могиле, предназначенной для Дэймона. Я ненадолго закрываю глаза, отчасти из-за слишком яркого солнца, а отчасти в ожидании, что земля разверзнется и поглотит меня. Но снова их открыв, я вижу, что грохот — это всего лишь проезжающий мимо меня экскаватор, который едет копать новую могилу.

Я не остаюсь, чтобы отдать дань уважения. Это ложь. В любом случае, мне некому отдать дань уважения, потому что Дэниела Коллинза там нет. Он даже не мертв. Он взрослый мужчина, который живет в моем доме, залезает ко мне в постель и оставляет на моей бледной коже синяки.

Кэсси уехала на сорок минут, и почти всё это время я пребываю в уверенности, что она не вернется. Не знаю, почему. Просто от разливающегося по телу беспокойства и от навязчивого голоса у меня в голове, который непрерывно твердит: «Какого хрена ей захотелось со мной общаться после того, что я ей сделал?»

Может, она настолько меня возненавидела, что привезла меня сюда специально, чтобы я нарушил условия своего досрочного освобождения и вернулся в тюрьму. Ее мать теперь мертва, может быть Кэсси таким способом пытается восстановить справедливость.

В смысле, я это заслужил.

Поэтому, когда она, в итоге, возвращается, я чуть ли не плачу от облегчения. У нее совершенно невозмутимое выражение лица, а ее зеленые глаза на фоне повязанного на шее черного шарфа кажутся резкими.

Она не рассказывает мне, где была, а я не спрашиваю. Мне достаточно просто быть с ней, смотреть, как она сидит напротив, на расстоянии вытянутой руки. Когда приносят ее заказ, я уже наполовину съел гамбургер и картошку фри. Я гляжу, как она открывает рот, кладёт на свой розовый язык листик салата в фермерском соусе, и чуть не кончаю в джинсы. А ведь она просто ест гребаный салат.

— Ты в порядке? — медленно жуя, спрашивает она.

Я киваю и, прежде чем ляпну какую-нибудь глупость, беру гамбургер с беконом и запихиваю его в рот.

Вдруг ее осеняет.

— Эй, а когда ты получил назад свои права?

Я сглатываю.

— В две тысячи девятнадцатом. [7] Книга «Пугливая» была написана в 2017 году. Соответственно Лео должен получить свои водительские права только через два года.

Она качает головой, но на ее лице нет и следа неодобрения, это скорее… озорство. И когда она протягивает через стол руку и отодвигает от меня ключи, я не спорю.

Как только мы возвращаемся в Неваду, Кэсси, девушка, которая раньше всегда, когда я был за рулём, настаивала, чтобы я снизил скорость, вжимает педаль в пол и на пятнадцать минут сокращает нашу предыдущую поездку в Лоун Пайн. Лихачка. Мне даже нравится, что она за рулем; так я целых три часа могу украдкой бросать на нее взгляды, пока она покусывает внутреннюю сторону щеки и постоянно переключает радиостанции, щёлк-щёлк-щёлк . По мере приближения к её дому, она всё сильнее сжимает руль и в последний момент сворачивает не к себе, а ко мне.

— Я могу отвести тебя прямо до дома, — говорю я и, когда она останавливается рядом с моим самодельным жилищем, оглядываюсь на ее пустую подъездную дорогу.

Я не могу дышать, эта девушка просто всепоглощающая.

Она заглушает двигатель и отдает мне ключи.

— Не думаю, что твоё появление у моего дома — это удачная идея, — отвечает она. — Особенно вместе со мной.

— Верно, — говорю я. — И как я об этом не подумал?

— Похоже, ты немного рассеян, да?

— Это был довольно странный день, — отвечаю я.

— Хороший день, — тут же добавляю я. — Просто…

— Не совсем то, что ты ожидал?

— Точно, — соглашаюсь я.

Мы сидим в тишине. Мне не хочется прощаться и смотреть на то, как она уходит к своему дому. В смысле, я все еще не уверен в реальности происходящего. Может, у меня галлюцинации. Потому что мне не верится, что я только что смотался в Калифорнию и обратно со своей бывшей девушкой, чью мать я убил .

— Ну, ты не пригласишь меня войти? — наконец, спрашивает она.

Давление у меня груди разливается, словно волна обжигающей лавы.

— А ты хочешь зайти?

Она смотрит на меня.

— Ты в тюрьме позабыл о хороших манерах?

— Прости. Просто… я думал, что ты теперь в жизни на меня не взглянешь.

Я смотрю в пол, на маячащую перед нами линию реки, куда угодно, только не на нее.

— Лео, — тихо произносит она, положив руку мне на плечо.

От ее прикосновения я вздрагиваю. Мне оно совершенно чуждо. Я отвожу плечо и открываю дверь.

— Давай, — хрипло говорю я, чувствуя в горле ком размером с Неваду. — Ты здесь простудишься.

В комнате тепло, и я понятия не имею, какого хрена мне делать. У меня нет ни пива, ни водки, ни даже чертовой газировки, чтобы предложить Кэсси. Когда она входит в мое дерьмовое жилище и садится на неубранную кровать, я вспоминаю о том, сколько всего у меня нет.

— На что похожа тюрьма? — спрашивает Кэсси и, сняв обувь, усаживается на кровати, скрестив ноги.

Фыркнув, я опускаюсь на другой край койки, как можно дальше от нее.

— Ну, если ты читала мои письма, то должна это знать.

Я смотрю на свои ноги, но это не мешает мне краем глаза уловить то, как мгновенно замирает Кэсси.

Я бросаю на нее быстрый взгляд.

— Что?

Она делает глубокий вдох.

— Письма?

У меня снова это щемящее чувство. И мне это совсем не нравится. Мне хочется, чтобы оно прошло.

— Ну, после своего отъезда я писал тебе каждую неделю.

— Бред, — говорит она, и в ее глазах блестят слезы. — Бред.

Тонет, тонет. Все тонет.

Я утопаю в невозможности происходящего. Дэймон. Ну, конечно. Я убил его жену. Ясно, что он прятал письма. Он трахал свою падчерицу, пока я гнил в тюрьме. Естественно, что он перехватывал все мои сообщения. Какой же я идиот, раз думал, что за восемь лет мои письма остались без единого ответа, что их даже не вернули отправителю.

— Он добрался до них, так ведь? — говорю я. — Он, сука, до них добрался.

Мы оба долго молчим. Кэсси плачет, тушь двумя черными ручьями течет у неё по лицу. Я всю жизнь только и делаю, что заставляю эту девушку плакать.

— О чем в них говорилось? — тоненьким голоском спрашивает она.

Она похожа на несчастную маленькую девочку. Я этого не хотел. Не хотел доводить ее до такого отчаяния.