Лили Сен-Жермен - Пугливая

Я не отвечаю. Кэсси соскальзывает с кровати, и в какой-то момент мне кажется, что она сейчас уйдет. Но она не уходит. Кэсси встаёт передо мной, настойчиво упираясь мне в колени, пока я, наконец, их не развожу, и тогда она растворяется в пространстве между моими бедрами. Она так сильно плачет, что вряд ли вообще меня видит.

— Кэсси, — расстроенно говорю я.

Одной рукой я беру ее за подбородок, а другой вытираю ей слезы. У меня шершавые кончики пальцев, а ее кожа словно бархат, и я очень надеюсь, что не причиню ей вреда.

— В них говорилось, что я очень сожалею, — шепчу я и, прижав пальцы ко рту, чувствую на них солёный привкус её слез. — Что я хотел бы поменяться с ней местами. И что я тебя любил. Люблю.

Она кладёт руку мне на плечо, и я почти отшатываюсь. Почти. Я не знаю, что делать, когда она ко мне прикасается. То, как она до меня дотрагивается, толкает меня к грани безумия. Как будто умом мы оба знаем о том, что я натворил, но наши тела об этом позабыли. У меня в висках стучит кровь. Пульсирует член. Мне нужно на воздух.

Я встаю, решительно беру Кэсси за плечи и отодвигаю ее в сторону. Я нацелился на дверь и морозный воздух, но Кэсси это не волнует. Она преграждает мне путь, глядя на меня так, словно подначивает сделать это снова. Пока не натворил глупостей, я отхожу в сторону и опять пытаюсь ее обойти, и что выдумаете? Она снова не даёт мне пройти. Потянувшись ко мне, она обхватывает меня за шею и притягивает к себе. Наши лица почти соприкасаются. Я чувствую на своих губах ее дыхание; учащённое, почти судорожное. Сердце стучит у меня в груди грёбаным отбойным молотком, моё терпение вот-вот лопнет, словно туго натянутая резинка.

Я так быстро дышу, что, кажется, у меня сейчас будет сердечный приступ, и я умру прямо здесь. От такой близости с другим человеком у меня мурашки по коже. После того, как я восемь лет не прикасался к женщине, даже несмотря на ночь с Дженнифер, иметь к кому-то чувства почти невыносимо. В то же время, я всем своим существом пытаюсь удержаться от того, чтобы не схватить Кэсси и не бросить ее на кровать, потому что именно этого мне и хочется.

Желание и дистанцирование засели во мне словно разно полярные магниты, это заставляет меня вздрагивать от ощущения ее пальцев на моей коже, от ее дыхания у меня на губах, от стальной решимости в ее затуманенных глазах.

Она делает рывок и обрушивается на мои губы. Чувствуя где-то внутри острый укол боли, я жадно целую ее в ответ. Изо всех сил стараясь сорвать друг с друга разделяющую нас ткань, мы скользим руками ниже, к пряжке ремня и пуговицам рубашки. Это так хорошо, что даже больно. Мне хочется вырвать из груди свое гребаное сердце и отдать ей, чтобы прогнать боль.

Я сдёргиваю с нее шарф и швыряю куда-то в другой конец комнаты; в это время она расстегивает на себе джинсы и, уже голая ниже пояса, отпихивает их ногой. Схватив Кэсси за задницу, я притягиваю ее к себе и падаю на кровать. Оседлав мои бедра, Кэсси срывает с меня рубашку, ее лицо оказывается всего в паре сантиметрах от моего. А затем она целует меня так сильно, что у меня из легких исчезает весь воздух, и мне кажется, что я горю. Мой член упирается в её плоть, и она такая влажная, что достаточно мне дернуться, и я, наверное, спокойно в нее проскользну. Я целую ее груди, всасываю в рот сосок и покусываю его до тех пор, пока она не начинает стонать. Я поднимаюсь губами к ее шее…и вот тогда я замечаю у нее синяки.

— Кэсси, — произношу я.

Я слышу, каким резким от тревоги кажется мой голос. От верхней части ее шеи до самой груди проступают темно-синие пятна. Я прикладываю к ним ладонь, и следы точно совпадают с пальцами. Кто-то сделал это с ней голыми руками.

— Кто это сделал? — спрашиваю я, хотя уже знаю, кто.

Знаю, потому что сам их видел. Я видел их в ночь после похорон. Некоторые девушки любят грубый секс, но это нечто большее. Это просто ужасно.

— Это ерунда, — выдыхает Кэсси и, рывком приподняв к себе мое лицо, снова меня целует.

Затем берет в руку мой член и направляет его в себя. Она такая тесная… такая горячая… это почти нестерпимо. Внутри нее я сгораю заживо.

Если бы я мог выбирать себе смерть, она была бы именно такой.

Кэсси двигает бедрами вверх-вниз, трение чертовски сильное. Электризующее.

Мне приходится концентрироваться из последних сил, чтобы тут же в нее не разрядиться. Но на самом краю моего сознания по-прежнему маячат эти синяки. В смысле, черт. Они прямо передо мной. Она скачет на моем члене, прижимается ко мне своими горячими грудями, и я практически задыхаюсь; от ее тихих стонов мне еще трудней сдерживаться.

— Я видел тебя с ним, — бормочу я.

Она не останавливается. Я и представить себе не мог, что буду говорить с Кэсси о подобном, находясь внутри нее. Боже.

— Что ты имеешь в виду? — задыхаясь, спрашивает она.

— Я видел тебя с Дэймоном, — тяжело выдыхаю я. — В окне. Ты с ним трахалась.

— Это не то, что ты думаешь.

Я глубоко в ней по самые яйца, и тут она на короткий миг замирает.

Мне следовало заткнуться. Я должен был сообразить.

— Почему ты с ним? Что с тобой случилось?

— Тебя не было восемь лет, — со злостью говорит она. — А потом ты вернулся.

Её гнев стихает.

— И я так старалась стать той девушкой, которую ты оставил.

— Он твой…

И тут Кэсси ни с того ни с сего бьет меня кулаком в челюсть, да так быстро, что я даже не замечаю движения ее руки, только чувствую, как взвыла моя щека.

— Заткнись, — шипит она, приподнимаясь на бедрах и снова опускаясь на мой член. — Заткнись и трахни меня!

Я потрясён, щека гудит, но ее жестокость только еще больше меня распаляет. Только взгляните на нее. Она просто животное. Мы оба животные. И я решаю, что мне все равно, что она делала в окне, только не сейчас. Я выкидываю из головы все мысли о Кэсси и Дэймоне. Я подумаю об этом после того, как мы здесь закончим.

Некоторым девушкам нравится грубость. Кэсси, от которой я уехал много лет назад, не любила грубость. Она любила цветы, милые глупости и нежные, чувственные занятия любовью. Кэсси, к которой я вернулся, ничего этого не нужно, по крайней мере, не сейчас. Кэсси, к которой я вернулся, требуется нечто гораздо более темное.

— Я близко, — еле слышно бормочу я.

Я приподнимаю Кэсси, пытаясь из нее выйти, пока не стало слишком поздно, поскольку не надел презерватив, и это будет правильно. Но она крепко сжимает бедра и продолжает всё сильнее на мне раскачиваться.

— Я хочу, чтобы ты в меня кончил, — выдыхает она, и я так чертовски возбужден, что впиваюсь ногтями ей в плечи и разряжаюсь прямо в нее.

Когда я просыпаюсь, на улице уже кромешная тьма. Я пребываю на блаженном неведении, которое сопровождается короткими пробуждениями; а затем реальность врезается в меня, словно кувалда.