Эллен Грин - Лабиринты веры

Рассел склонил голову набок.

– И поэтому вы постоянно были в бегах? Они искали ребенка?

– Во всяком случае, Куинн. Остальные, возможно, не так усердствовали. – Оба помолчали. – Знаешь, где тело женщины? – Он покачал головой. – В безымянной могиле на кладбище недалеко от порта Ричмонд, здесь, в Филадельфии.

– Так почему же ты не выяснила ее имя, раз так этого хотела? Почему не разоблачила Коннелли, Оуэнса, Сондерса и Куинна? Не поставила на ее могилу надгробие? Не приносила туда цветы? Зачем надо было устраивать все это?

Она хмыкнула.

– Замечательная идея. А ты не допускаешь, что я ходила к Коннелли, чтобы поговорить, разобраться? Узнать ее имя. Сначала я думала пойти к Россу, но тот устроил бы жуткую шумиху – стал бы звонить всем родственникам. Ну ты понимаешь…

Рассел отпил воды, к пиву он практически не притронулся.

– И?..

– Ты не допускаешь, что Коннелли, хотя и был священником – я считала его самым сострадательным из всех, – не испытывал особого раскаяния? Ни оправданий. Ни сожалений. И никаких сведений. Только забота о собственной шкуре. Он даже угрожал мне. – Ее глаза вспыхнули гневом, как будто все повторялось. – Возможно, это сдвинуло что-то у меня внутри. Я – дочь лицемерия и тайны. Поэтому уладила это дело так, как умела. – Остальное осталось недосказанным. – Ты выяснил ее имя? – Ее огромные глаза были полны надежды.

Рассел покачал головой:

– Пока нет. У меня есть кое-какие наметки…

– То, что ты рано или поздно выяснишь его, значит для меня все, хотя меня уже не будет здесь, чтобы увидеть, как за ней приедут родственники и увезут ее в родные края.

Рассел внимательно посмотрел на нее. Ей нужно было только одно. То, что большинство воспринимает как должное. Имя. Она пыталась исправить то, что случилось двадцать лет назад и к чему она не имела отношения. И никто не захотел помочь ей. Это подтолкнуло ее к поиску информации, который, в свою очередь, и привел к шести смертям.

– Мари знала, что ты сделала? А Анаис? А…

Она залпом выпила виски.

– У меня, – посмотрела на часы, – два часа и двадцать минут до вылета. У каждой истории есть множество сторон. Позволь мне рассказать свою, потому что она сногсшибательна. И если ты после этого захочешь арестовать меня, я сопротивляться не буду.

Рассел опустил голову и почувствовал на себе ее взгляд, но головы не поднял. На его шее билась жилка, и лишь это указывало на то, как велик сдерживаемый им гнев.

– У тебя только два часа. Начинай, Ава.

Колеса коснулись взлетно-посадочной полосы в аэропорту Шарль де Голль, самолет остановился возле здания. Я выглянула в окно, проверяя, нет ли поблизости policiers [21] Полицейских ( фр .). , но увидела лишь серое утро, множество самолетов и суетящийся вокруг них персонал, работающий в обычном режиме. Где-то там, в одном из зданий, меня ждала Анаис. Если бы мне удалось пройти через таможню и оказаться в Париже, у меня точно появился бы шанс скрыться. Я вздохнула. Оставалось три шага до свободы.

Вопросы Рассела были систематичными, предсказуемыми. И исчерпывающими – с подтекстом гнева и обиды на предательство. Я сделала хороший выбор в тот день, когда увидела его у лифтов на втором этаже здания суда. Он был чем-то поглощен, когда я заметила его; на меня произвела впечатление солидность его облика и мягкость его взгляда. Я разглядывала его с ног до головы, пока он не почувствовал на себе мой взгляд, и вот тогда я улыбнулась ему. В «яблочко»! Ему понадобилось всего три дня, чтобы подкатить ко мне, когда я пила кофе.

Найти дееспособный инструмент – кого-то, кто смог бы запустить машину расследования и в конечном итоге выяснить имя моей матери, – именно этого я и добивалась. Именно такого человека я и искала. Я прожила долгие годы, не зная, кто я такая и кто она такая, и проводником мне служили лишь тонкие нити воспоминаний. Убийство, кровь, сумятица – все это было расплывчато в моем сознании. Я умоляла Клэр и Мари открыть мне правду, однако они отказывались, настаивая на том, что ничего не знают.

Мне нужен был человек, который сочувствовал бы мне, который воспринимал бы меня как потерянную душу; человек, который неофициально сделал бы все за меня и при этом не побоялся бы рискнуть своей карьерой. Это было главным условием. Подпорченная карьера давала мне рычаг для шантажа.

После возвращения из колледжа я обыскала дом Клэр в поисках информации. Это стало возможным, потому что она болела. Но мне удалось найти лишь фотографию дома. Ту самую, что я отправила Россу почти пять лет назад. Клэр отделила ее от его вещей и положила вместе с моим платьем. Что это означало? Подозревала ли она, как далеко я зашла в поисках истины? Если да, то именно это и заставило ее с еще большим упорством скрывать все, что она знала, до самого конца.

Однако фотография мне пригодилась. Подпись со ссылкой на меня обладала непреодолимой силой, она была полна совпадений и интригующей. Я знала, что Рассел начнет копать; нужен был лишь легкий толчок со стороны Джоанны. Та встреча в кафе – прекрасная демонстрация душевных страданий и слез. Он купился. Его здорово зацепило. Возможно, даже сильнее, чем все, что было в последующие недели. Мне надо было играть осторожнее.

Очередь к паспортному контролю была длинной, суетливой и шумной, мой слух резали как минимум пять разных языков. Мое сознание металось туда-сюда, извлекая смысл из обрывков английской речи, потом из французской, потом опять из английской, из испанской и из еще какой-то восточноевропейской. Остальные звуки улетали прочь непереведенными. Я держала паспорт в руке, до боли сжимая его пальцами. Паспорт был отличный, официальный, выданный правительством Соединенных Штатов, но я опасалась, что его заблокировали после того, как я села на свой прямой рейс из Филадельфии. Меня беспокоило лицо Рассела – вернее, то, что мелькало в его глазах, пока я рассказывала свою историю.

После нашего разговора он проводил меня к выходу. Пока не началась посадка, стоял рядом и держал руки в карманах. Я гадала, зачем ему понадобилось провожать меня до самолета, и предполагала, что это вызвано желанием избавиться от меня, а не пожелать мне хорошего полета. Принял ли он мои объяснения? Очень может быть, но только потому, что альтернатива стала бы губительной для его карьеры. Я этого не узнаю. Понять его мысли по его действиям и жестам было невозможно.

Продвигаясь в очереди к французскому иммиграционному контролю, я видела в разных углах офицеров, сверхбдительных; воздух в аэропорту потрескивал от напряжения, порожденного вероятностью неблагоприятных событий. Я улыбнулась. Я и есть неблагоприятное событие. Очередь двигалась вперед, я то и дело поглядывала на часы. Анаис должна встречать меня на первом этаже, у выхода к наземному транспорту. Оттуда мы планировали доехать до вокзала и сесть на поезд до Барселоны. А там – на круизный лайнер. Круиз был рассчитан на семнадцать дней с заходами в порты Испании, Франции, потом Италии, Хорватии, Черногории и Греции. Она обозначила маршрут на карте – все те многочисленные порты, где я могла бы сойти на берег и вылететь во Вьетнам. Хотя самым очевидным выбором были Балканы. Все было отлично распланировано, так чего же я нервничала?