Андрей Мерзляков - Пацан

Я вопросительно в ответ.

— Больше ружье не бери, — сказал он, как отрезал.

— Хорошо, — ответил я, доедая картофелину.

— Хорошо, — повторил зачем то он.

— Как в город съездил?

— Хреново. Не доехал. Колесо сломалось у повозки. До поезда далеко. Поэтому домой и вернулся. И как получается — не зря. Я всегда знал, что тебе срать на мои слова. На то, что я тебе говорю, распинаюсь тут…

— Ну пап…

— Помолчи, когда старший говорит.

Я проглотил комок образовавшийся в горле.

— Если не будешь слушаться меня, мне придется сделать тебе больно. Усёк?

— Да.

— А теперь на поле, пока совсем не стемнело. Там все заросло, пока ты прохлаждался в чулане.

— Хорошо. Пап…

— Ну, говори.

— Можешь меня больше не запирать там, прошу…

— Да что ж ты сразу то не сказал, — развел руки отец, отчего напомнил мне весы. — Сказал бы сразу, что тебе это не нравится, и дело с концом.

Я чувствовал, что он лжёт. Играет со мной. Издевается.

— Значит больше никаких чуланов?

— Значит больше никаких чуланов, — хлопнул по плечу меня отец.

Я пытался увидеть на его лице фальшь и лицемерие, но не увидел ничего. Лицо его словно булыжник — не источало никаких эмоций.

* * * *

Все шло своим чередом. Жизнь медленно текла, возвращаясь в обычное русло. Колка дров, кормление скота, обед, работа на поле и в конце дня солнце, лениво опускающееся за горизонт. А потом всё по новой, будто на повторе.

Но вот однажды ночью мне приснился сон.

Кошмар был таким реальным, что я принял его за явь.

Я проснулся ночью от своего тяжелого дыхания. Оказалось, что это дышал не я. Это был пёс, тот самый, которого застрелил отец. Он забрался на мою кровать, его передние лапы уперлись мне в грудь. Пасть открыта, оттуда торчит наружу розовый язык. Вместо правого уха — болтающийся на красной жилке и покрытый волосами кусок мяса. Я посмотрел в глаза псу, отчего мое тело просто парализовало. В зияющих дырах, вместо зрачков, ползали белые безглазые черви. Пёс поднес морду к моему лицу так, что мы почти сомкнулись носами, а его тяжелое дыхание обдавало меня воздухом из ноздрей. Несколько червей выпали из глазниц мне на грудь и я закричал.

Проснулся мокрый, запутавшись в простыне.

Спустя пару дней, сон забылся как и все остальные сновидения. Мы же их постоянно забываем, ведь так?

Отец зачастил в город. У меня не было сомнений, что он мне что — то не договаривает. Это как минимум. То телега у него сломалась, то лавка закрыта, поэтому придется еще раз мотанутся в город, говорил он. Мне было хорошо одному, когда он уезжал, в эти моменты я переставал чувствовать себя мальчишкой попавшим на каторгу. Приезжал он, в основном, как сгущались сумерки, или и вовсе по темну. Раньше он такого никогда не делал. Возможно, там у него появилась женщина, потому что он приезжал не пьяный. Запах алкоголя был, но умеренный. Поддатый отец при этом стал мягче. Вряд ли виноват тот случай с собакой, потому что после него он сам превратился на время в бешено лающую собаку. Я пытался держаться как мог, старался не то что бы угодить ему, но хотя бы не создавать проблем. Не провоцировать.

Рука зажила и я снял повязку, наконец — то.

Как то утром отец ушел в гараж, как он иногда делал. Я уже решил, что в этот день в город он не уедет, потому что повозка давно проковыляла мимо и ехать ему было бы просто не на чем. Но с амбара, когда я высыпал остатки картофельной кожуры и еще не есть чего из ведра свиньям, услышал то, что сначала принял за слуховую галлюцинацию. Это был шум работающего двигателя. Тот урчал из сарая и, прислушавшись, я убедился, что органы слуха меня не обманывают.

Я высыпал корм и рванул к сараю, держа одной рукой пустое ведро, а другой размахивая, будто это добавило бы скорости. Я просунулся в небольшой проем среди приоткрытых дверей. Раздался сигнал клаксона и я в удивлении попятился. Отец сидел за рулём, а в зубах его дымилась самокрутка. Машина была такая, как я видел в фильмах. Большие фары, тонкие широченные колеса, отец её полностью доделал, потому что я помнил, как она выглядела раньше: каркас с пружинками и шурупами, какие-то металлические крепления и две пары колес, соединенных перекладиной. Вот и всё.

Отец заметил меня и ухмыльнулся.

— Открывай ворота, пацан!

Я потянул обе створки и, когда те были распахнуты, подпер их подручными камнями. Автомобиль предстал во всей красе. Осталось покрасить кузов и он стал бы таким, каким я видел машины у богачей в городе. Я не мог понять тот момент, откуда у отца взялись финансы на ремонт, на детали, ведь буквально недавно, отец разговаривал по телефону и я слышал внизу его строгий голос, говорящий кому то, что он в данный момент на мели.

— Слышал хоть раз, пацан, такие слова как «Американская мечта»? Ну, ты чего растерялся? Смелее!

— Слышал, конечно. В книге «Большие надежды» читал об этом.

Отец вновь нажал на клаксон и казалось на его лице появилась легкая улыбка. Возможно, это автомобильное стекло исказило реальность. А если всё — таки нет?

— Ну вот же! Вот же она, американская мечта, пацан!

Отец нажал на газ и двигатель набрал обороты, колёса тут же завращались и я отступил, когда автомобиль почти со мной поравнялся, выезжая из мнимого гаража, которым был наш сарай.

Отец смаковал самокрутку. Притормозив, он опустил стекло так, что оно пропало в двери, потом высунулся и на лице его читалось ребячество. Словно ребенку дали игрушку, которую он больше всего хотел. Именно так выглядел мой отец.

— Как тебе техника, пацан? Ну же, не скромничай, — перекинул он самокрутку из одного угла рта в другой, как конфету.

— Классная, пап.

— Тогда чего ты такой кислый?

— Где ты взял денег?

— Заработал, пацан. Разве мы не можем себе позволить хоть чего — то, что имеется у других?

— Наверное, можем, — промямлил я, не придумав подходящих слов.

— Почему жирные городские обитатели едят то, что нам не по карману, а мы давимся картошкой и погибаем в нищете?

Я пожал плечами.

— Потому что мы должны быть решительными, бесстрастными. Тогда и работа будет. А там и деньги. Много денег. Усёк?

— Да, пап.

— Повтори!

— Усёк!

— Молодец! А теперь забирайся в машину и поедем.

— Куда? — мои глаза засверкали как алмазы.

— Кататься! В город! Залазь, пацан, пока я не передумал. Ты и так взаперти сидишь и только!

Я аккуратно открыл дверцу и забрался в просторный салон. Отец внутри все оббил деревом, красиво, ничего не скажешь. Я почувствовал себя человеком, на которого свалилось несметное богатство.

Мотор громыхнул, словно выстрелом, и потом набрал обороты.

Я поглядел назад, сквозь стекло. Дом наш, амбар и сарай начали уменьшаться, вскоре и вовсе превратившись в крошечные точки за спиной. Когда мы выехали на более менее накатанную дорогу, позади виднелось лишь поле и больше ничего. На небе ни облачка, просто бесконечная синева, уходящая в вдаль.