Антуан д'Эстет - Flamma

— Один человек неспособен причинить столько зла.

И горожане вынуждены были признать: если человек на такое и способен, то священник с репутацией Люциуса (даже в такой ситуации лондонцы не забывали о ней) — нет. Однако других подозреваемых не было, а народ нуждался в виновнике… пусть не для возмездия, но хотя бы для того, чтобы было кого опасаться. И на утверждение прелата и Хувера они ответили вопросом:

— А человек ли?

С тех пор архидьякон Собора святого Павла приобрел в глазах лондонцев нечто мистическое. А имя и хромота священника лишь придавали ему сходства с данным горожанами прозвищем — Падший ангел.

***

Уже на следующий день Люциус был в курсе всех этих событий, но прежде чем разбираться с неприятными их последствиями, он решил извлечь из них и всю возможную пользу. Поэтому через час, он уже стоял посреди длинной комнаты падшего совета «Отверженных». Двенадцать молчаливых фигур Чумных врачей и задумчиво подпиравший подбородок Мортимер окружали архидьякона, но никто не решался начать разговор.

Наконец глава сектантов вздохнул:

— Вы снова разочаровали нас Люциус.

Архидьякон вскинул брови, собираясь ответить. Но стая Чумных врачей, словно разбуженная голосом своего вожака, вдруг заполнила помещение своим искаженным сквозь гул бронзовых клювов гомоном:

— Вы сделали не совсем то, чего мы от вас ожидали.

— Вы только запутали нас.

— Вы пощадили тело, но покалечили душу.

— Мы не можем дать определения вашему поступку.

— Мы не можем решить, чего вы достойны.

Однако Люциус прервал их.

— Уговор был такой, — напомнил он. — Если я справляюсь с испытанием, «Отверженные» оставляют меня в покое, если же нет — я вступаю в ваш совет; не так ли?

Мортимер кивнул.

— Итак… — громко вопросил тогда архидьякон, обводя Чумных врачей сильным взглядом, — справился ли я с испытанием?

И в ответ на его вопрос пятеро бывших священников медленно подняли руку, а мгновение спустя то же самое сделали и два доктора: этого было достаточно. Люциус довольно ухмыльнулся.

— Хорошо, — сказал он; и резко повернувшись, двинулся к выходу.

— И все-таки вы один из нас Люциус, — крикнул вслед ему Мортимер. — Даже слепой и глупый народ Лондона называет вас падшим.

Возвращаясь в Собор святого Павла сквозь многолюдные кварталы города, архидьякон имел возможность лично убедиться в правоте Мортимера: имя Люциус Флам теперь упоминалось только вместе с пришедшимся лондонцам по вкусу прозвищем. «Падший ангел» — слышалось отовсюду; и два этих слова неприятно резали слух без того не спокойного священника, ускорявшего шаг каждый раз, когда они до него доносились.

В весьма нерадостном расположении духа добрел Люциус до Собора, а поднявшись в свою келью, он сразу же уселся за письменный стол и в глубокой задумчивости стал перекатывать в руке два перламутровых шарика — жемчужины, из того самого кошелька, что был подобран им после смерти барона Анкепа.

«В тот день я решил лгать и притворяться», — вспоминал архидьякон, — «но тогда все только начиналось, а сейчас… я стою на грани. И виною тому не угрызения совести, не приближение полиции к разгадке моей тайны, не собственные мои оплошности и теперь даже не „Отверженные“ (коих я считал едва ли ни главной угрозой), а всего лишь слухи».

Люциус вздохнул.

«Пожалуй, не стоило с этим затягивать», — подумал он; и, уронив белую жемчужину обратно в кошелек, с решительным видом сжал в кулаке черную: «Я должен встретиться с Бэкингемом».

***

Люциус решил начать поиски герцога Бэкингема с визита к миссис Барбаре Палмер, в обществе которой впервые с ним встретился, однако прежде чем отправиться в Сент-Джеймский дворец, где последнее время жила королевская фаворитка, архидьякону довелось пообщаться с другой женщиной — Жанной Обклэр.

Девушка пришла в Собор, как оказалось с тем, чтобы объясниться по поводу своего признания; и разговор она начала весьма показательно.

— Люциус, — назвала она по имени того, кто раньше именовался ею только святым отцом. — Две недели назад я созналась вам в чувствах, которые долгое время переполняли меня мучительным на душе грузом. И я не жалею, что, наконец, дала им выход, но… одному богу известно сколько раз я проклинала себя за слабость заставившую меня в тот день убежать.

Девушка на мгновение прервалась и глубоко вздохнула, чтобы справиться с волнением.

— Тогда я лишилась вашего ответа, — продолжила она, — и обрекла себя на муку едва ли не большую чем все те, что я испытывала ранее; но сегодня, — Жанна подняла взгляд смущенных глаз на архидьякона, — я хочу все исправить… и готова повторить свое признание, чтобы на сей раз…

Люциус остановил ее.

— Прежде чем сделать это подумайте… — начал он и тут же осекся: чудесные глаза девушки на какой-то миг заставили его вспомнить вчерашние грезы. Но как ни старался Люциус вернуться в те мечты, рядом с Жанной ему все время виделся Кристофер; и он продолжил: — …подумайте о том, что говорится обо мне в народе и…

Девушка протестующе замотала головой.

— Я потому и пришла, — быстро проговорила она, делая порывисто-легкое движение рукой, словно просящее Люциуса умолкнуть. — Все говорят будто вы пали.

Архидьякон посмотрел на радующуюся этому Жанну с недоумением, но уже в следующее мгновение понял: она имела в виду их самый первый разговор.

— Вы говорили… — начала, было, девушка, но Люциус снова прервал ее.

— Я помню то, что сказал тогда, мисс Обклэр, — жестко отрезал он; и, решившись, наконец, положить конец всем возможным здесь недоразумениям, добавил: — А так как ничего с тех пор, по сути, не изменилось, готов повторить нечто подобное вновь: священник я или падший — вы, связавшись со мной, погубите свою бессмертную душу.

Услышанное стало для Жанны ударом: она заметно растерялась. Но собрав всю свою веру, надежду и упорство девушка не сдалась и уже хотела что-то сказать безжалостно отвергавшему ее избраннику, когда раздавшийся совсем рядом певучий женский голос необычайно нежно спросил:

— В чем дело, Люциус?

— Маргарита… — ошарашено пробормотал тот, от изумления даже не пошевелившись, когда вышедшая откуда-то из тени рыжая девушка неожиданно взяла его под руку.

Но еще больше была поражена этим Жанна. Впрочем, даже не поражена, а возмущена… до дрожи.

— Бессмертие души!? — отчаянно вскричала она, переводя горящий болью взгляд с Люциуса на мило улыбавшуюся ей Маргариту и обратно. — Чушь! Коль уж душа умирает даже и при живом теле!

Сказав это, несчастная девушка резко развернулась к выходу, но Люциус, которому не давала покоя мысль о том, что всегда прежде появление Маргариты оказывалось предзнаменованием несчастья, попытался удержать Жанну.