Антуан д'Эстет - Flamma

— Господин Флам, своими мрачными теориями вы нагоняете на меня тоску.

Архидьякон слабо улыбнулся.

— Это еще не самое печальное, что можно заметить, — сказал он; и, обращаясь к Карлу II, продолжавшему наблюдать за людской суетой, добавил: — Знаете, ведь многие из них считают, что мир — это ад; а жить хорошо в нем может только падший.

Миссис Палмер тяжело вздохнула:

— И как вы только это терпите?

— Я? — усмехнулся Люциус. — Нет жизни лучше королевской, а я… просто на слуху.

Ирония слов архидьякона была на поверхности, и король без труда уловил ее. Но не явный сарказм больно уколол Карла II, а скрытый намек на то, что священник собою прикрывает от сплетен его самого.

— Тогда, Люциус, — решительно произнес задетый король, — я бы посоветовал вам эти слухи пресечь.

— Вы озвучили мое собственное желание, государь, — не замедлил согласиться архидьякон, умело сыгравший на королевской гордости. — И если позволите откланяться, я, пожалуй, навещу вашего брата — принца Джеймса: надеюсь, на сей раз мне повезет не разминуться с его светлостью герцогом Бэкингемом.

Весть о сумасшествии Ребекки Эклипс, возникшие суеверия о Падшем ангеле, визит к «Отверженным», тяжелое объяснение с Жанной Обклэр, и, в довершение всего, непростые беседы с миссис Палмер и его величеством королем — день выдался для архидьякона весьма насыщенным. Однако прежде чем продолжить его, отправившись за Бэкингемом в Тауэр, Люциус решил привести в порядок всё то, что события 26 марта уже успели ему преподнести. И сидя в мерно раскачивающейся на ходу карете он обдумывал результаты сегодняшних происшествий.

«Возможность разрешить проблему с сектой пришлась очень кстати, и воспользовался я ею, надо думать, удачно», — размышлял архидьякон. — «А вот объяснение с Жанной далось нелегко и немного угнетает меня, но, то был, несомненно, верный поступок и раскаиваться в нем определенно не стоит».

Действительно, не смотря на некоторые сложности, всё сегодня складывалось Люциусу на руку. Суеверные глупости о Падшем ангеле — и те, вопреки косым взглядам, как простых горожан, так и аристократии Лондона, позволили ему сохранить и даже упрочить отношения с королем и его фавориткой.

«Больше того», — рассуждал архидьякон, — «его величество, по сути, благословил меня на…”, — он не надолго задумался, — «впрочем, я еще не знаю, как поступить с герцогом».

А кроме еще не решенной участи Бэкингема, забот Люциусу прибавляли два довольно-таки загадочных обстоятельства; и если навестить внезапно обезумевшую Ребекку, сейчас могло бы оказаться шагом опрометчивым и чреватым новыми подозрениями, то поразмыслить над словами Маргариты было самое время.

«Есть женщина, которой больше нужен ты», — вспоминал архидьякон сказанное рыжей девушкой, в который уже раз ставшей спутницей (или виновницей?) чего-то необъяснимого. — «Но кто эта женщина?».

Тряска мешала Люциусу сосредоточится на этом вопросе, и он решил пройтись пешком, благо затихшие и подернувшиеся вечерними сумерками улицы города весьма к этому располагали.

— Стой! — крикнул архидьякон кучеру и, выйдя из кареты, приказал возвращаться в Собор без него. Однако Люциус не отказался от решения сегодня же встретиться с герцогом Бэкингемом и потому лошадей просил не распрягать.

Кучер, выслушав все распоряжения архидьякона, послушно кивнул, и экипаж медленно двинулся в сторону Собора святого Павла, по странной случайности оставляя священника на той самой площади, где была обнаружена четвертая жертва Падшего ангела. Заметивший это Люциус, превозмогая давящую грусть, сделал несколько шагов к ее центру и вдруг, побледнев, остановился. Девятью днями ранее на месте, куда был направлен недвижный взгляд архидьякона, скованное смертью покоилось бездыханное тело Филиппа, а сейчас… там лежали две белые розы.

***

Люциус быстро продвигался вдоль набережной реки Флит в сторону моста. Дом куда он так спешил, находился на другом берегу, и… теперь архидьякон знал, кто та женщина, которой он действительно нужен.

«Роза!..» — думал он, одну за другой оставляя позади себя улицы Лондона, поглощаемые внезапно опустившимися на город клубами влажного тумана. — «Как я мог позабыть о жене Филиппа?».

Торопливые шаги архидьякона выдавали его чрезмерное волнение.

«Если именно о Розе говорила Маргарита, то чего-то хорошего ожидать очень трудно», — стучала в его голове неприятная мысль. — «Да и в цветах на месте гибели Вимера явственно виделась печать скорби».

Непонятные опасения гнали Люциуса вперед и уже скоро его взгляду представились очертания, окутанного дымкой тумана, моста. Подступая к нему все ближе и ближе, архидьякон никак не мог отделаться от тягостного чувства, что там что-то не так, что-то неправильно. И вдруг понял что именно: на вершине моста, оставив перила за спиной и только чуть-чуть держась их отведенными назад руками, стояла в развивающемся белом платье светловолосая женщина.

Всё существо Люциуса похолодело и замерло в тот миг, когда он узнал в зависшей над пропастью фигуре вдову своего друга Вимера. Он затаил дыхание, глядя как Роза, постепенно расслабляет руки и с каждой секундой приближает свой роковой конец, но уже ничего не мог поделать. Он опоздал. Женщина отпустила перила и медленно, будто невесомый светлый призрак или цветок белоснежной розы, сорвалась в текущую внизу Флит.

Точно в страшном сне наблюдал архидьякон это падение; и как во сне, до самого конца не мог сбросить с себя властно сковывавшее всё тело оцепенение. Лишь когда раздался всплеск воды, завершавший трагедию Розы Вимер, Люциус почувствовал возвращение духа в оставленную им плоть, но, как оказалось, только для того, чтобы пасть на колени, да в безмолвном отчаянии обратить лицо и воздеть руки к ослепленному туманом небу.

«Ты не справедливо», — говорил этот жест, — «коль лишаешь землю таких людей».

И подействовал ли упрек небесам или то произошло случайно, но бурная река, словно не желая брать такой грех на свои воды, мягко положила тело несчастной самоубийцы на берег. Прямо к коленопреклоненным ногам священника. А откуда-то сверху, подобно подхваченному ветром лепестку розы, плавно опускался листок белой бумаги. Люциус, протянув руку, легко поймал его и с тяжелым сердцем обнаружил, что это прощальная записка Розы. Должно быть, она оставила ее где-то на мосту, но случайному адресату, более справедливый, чем небо, ветер предпочел архидьякона.

«Надеюсь тот, в чьи руки попадет эта записка, не примет ее содержание слишком близко к сердцу и не очень расстроится судьбе ее составительницы, — гласили первые строки скорбного послания. — В противном случае я благодарна ему за сочувствие к несчастной, которой, к тому времени, уже не будет среди живых».