Джастин Ларбалестьер - Моя сестра Роза [litres]

– Я никогда не напиваюсь!

Вероника смеется.

– Ага! Но насчет злобы у тебя возражений нет! Сид нравится Че. Людям нравятся другие люди. – Она переводит взгляд с Олли на Джейми и обратно. Допивает остаток зеленой жидкости из рюмки и машет своему приятелю, чтобы тот налил еще.

Это действительно злые вопросы. Но вдруг в них есть доля правды? Вдруг я в самом деле считаю, что Соджорнер потрясающая, потому что она не похожа на других девушек, которые мне нравились? Но она на них похожа . Джорджи указала мне на это. Мне всегда нравились высокие, крепкие, мускулистые девушки.

– Иногда люди просто нравятся друг другу.

– Говорит белая девушка, – подытоживает Лейлани. – Я многим нравлюсь потому, что они думают, раз я кореянка, то непременно целомудренная, невинная и хрен знает что еще. – Она закатывает глаза. – Одна девица как‐то попросила меня надеть мой национальный костюм. Ну и бред.

– Кто эти люди? – спрашивает Олли. – Ты? Целомудренная? Они тебя вообще видели?

– Ты даже не похожа на кореянку, – добавляет Вероника. – Ты не кореянка, ты здесь родилась. У тебя мама белая.

– Опять за свое? Ронни, ты что, недостаточно белая?

– Подожди, ты хочешь сказать, что считаешь меня просто белой девушкой, а не… не… – Вероника подыскивает нужное слово, – не индивидуальностью? – Последнее слово она произносит, явно ликуя, будто ей удалось наголову разбить противника.

Олли грустно смотрит на нее. Может, Вероника и думает, что Олли на ее стороне, но я ясно вижу, что это не так. Джейми закатывает глаза.

– Если бы ты меня действительно любила, – продолжает Вероника, осушив очередную стопку, – ты бы не замечала, какого цвета у меня кожа!

Олли и Лейлани переглядываются. Джейми хмыкает.

– Раз я все еще с тобой, у меня и правда пунктик на белых девушках. – Лейлани оборачивается к Джейми и Олли. – Но сейчас я не готова это слушать. Идем.

Они встают. Олли покачивается, опирается на Джейми. Я тоже собираюсь подняться с места.

– Увидимся, Че, – говорит Джейми. – Тебе придется прочитать ей лекцию.

Они уходят, а я снова опускаюсь на свой стул, чувствуя себя белее, чем когда‐либо.

– Что? – спрашивает Вероника, встает со стула, но тут же снова садится. – Ну черт возьми. Ну почему Лейлани всегда все сводит к расе? Она ведь даже не настоящая кореянка.

– Это твое мнение. – У меня горят щеки. Ужасно, что Лейлани считает, что я такой же, как Вероника. Хорошо хоть, Джейми так не думает. Но меньше всего на свете мне сейчас хочется читать лекцию Веронике.

– Но она не кореянка.

– Лейлани похожа на обоих родителей. У нее многое от отца. Она говорит по‐корейски. Она бывала в Корее. Корея для нее много значит.

Вероника отмахивается от моих слов.

– Все всегда считают, что она белая. Ей приходится говорить, что это не так. Если бы она сама не настаивала, что она кореянка, никто бы этого не узнал.

– Если Лейлани говорит, что она американская кореянка, значит, для нее это важно. Поставь себя на ее место. – Прояви эмпатию.

Вероника пристально смотрит на меня.

– Ты давно знаешь Лейлани? Минуты три примерно? Сейчас я кое‐что расскажу тебе о Лейлани Макбранайт: она обожает драму. Псевдокорейское происхождение только добавляет драмы. Вот как сейчас: оно дало ей шанс красиво хлопнуть дверью. Ее отец вырос здесь, не в Корее. Его усыновили! Он рос в обычной американской семье. Он впервые побывал в Корее, когда ему было лет двенадцать. Я лучшая подруга Олли, а не она. Почему тогда они ушли вместе? Почему они всегда вместе?

Я хочу, чтобы она поскорее заткнулась. Она выпивает очередную рюмку, и тут я понимаю, что нам с ней придется платить по счету. Вот дерьмо.

– Не все в мире крутится вокруг расы. Люди могут просто быть людьми, понимаешь?

– А как же Олли? – спрашиваю я.

– А что с Олли?

– Ты думаешь, что Олли парень?

– Что? Нет, конечно. Олли – это Олли.

– А как быть с теми, кто хочет узнать, мальчик Олли или девочка?

– Сказать им, что это просто глупо.

– А Олли про себя все знает?

– Угу.

– То есть мы сами – единственные, кто знает, кто мы такие на самом деле. Правильно? А другие люди этого не знают, так?

Вероника кивает. Но я не уверен в том, что говорю. Это очень зыбкая почва. Например, даже если я скажу, что я ковбой, все равно ковбоем не стану. Тут что‐то другое – и я никак не могу понять, что именно.

– Раз Лейлани говорит, что она американская кореянка, значит, так и есть.

Вероника выпивает еще рюмку.

– Если бы Лейлани позволила всем вокруг считать, что она белая, ей стало бы проще ?

– Я же тебе сказала, ей нужна драма. Ей нравится чувствовать себя особенной.

– И по этой же причине Олли не называет себя ни мальчиком, ни девочкой?

– Это другое.

– Разве? А тебе не кажется, что, если тебя постоянно спрашивают, кто ты такой, ты вряд ли чувствуешь себя особенным? Скорее, это бесит.

Вероника понемногу сдувается. Может, она поняла, что я имею в виду, а может, сейчас отключится.

– Но Лейлани и правда особенная, – говорит она, словно это что‐то плохое. – Она умнее, уравновешеннее, она во всем лучше. Она основала «Неофит», когда ей было лет семь. Все, что она делает, она делает лучше всех. Я даже не понимала, какая я тупая , пока не встретила ее. Мне просто хочется выиграть спор. Хоть раз в жизни. Но в этот раз я снова проиграла. Да?

Я киваю. Почему Лейлани не бросит Веронику?

– Я все всегда порчу. Она от меня уйдет.

Вероника краснеет. Она плачет. Я протягиваю ей салфетку.

– А еще она сексуальнее, чем я, – говорит она между всхлипами. – Я все время о ней думаю!

Бармен приносит стакан воды. Я уже начал думать, что Вероника такая же, как Роза, но это не так. Роза никогда не думает, что кто‐то лучше, чем она.

– Твоя сестра вовсе не странная, – вдруг говорит Вероника.

Я вздрагиваю от неожиданности. Только я подумал о Розе – и вот мы уже и правда ее обсуждаем.

– Вы с Лейлани говорили о ней все эти ужасы, потому что накурились, да? Она ведь такая милая девочка. Зря вы болтаете о ней такое. К тому же она здорово танцует. Мы будем вместе танцевать.

– Ты пьяна.

Вероника смеется:

– Немного. Мы ссоримся, только когда напиваемся.

– Лейлани не пила.

– Когда одна из нас напивается. Вот черт. Ты прав. Я пытаюсь быть умнее ее, только когда напиваюсь. Олли меня просто убьет, когда я вернусь домой. Расскажет мне, что именно я сделала неправильно, почему это было неправильно и все такое, а я буду думать, почему Олли не может все время всех забавлять и смешить. Я ужасный человек.

Она вытирает лицо насквозь мокрой салфеткой.

– Никто не может все время быть забавным. Ты сейчас совсем не забавная.