Джастин Ларбалестьер - Моя сестра Роза [litres]

И я тут же вижу у дверей Соджорнер: она в красном платье с черным поясом, волосы венцом окружают голову. Кажется, сердце у меня в груди на миг замирает.

Лейлани толкает меня в бок локтем:

– А Сид умеет нарядиться.

Я не свожу глаз с Соджорнер.

– Это любовь? – спрашивает Лейлани, но я уже спускаюсь по лестнице. Соджорнер улыбается, увидев меня, и мое сердце снова на миг перестает биться.

– Привет, Содж… Сид, – говорю я. – Рад, что ты пришла.

«Рад, что ты вчера меня поцеловала». Я не знаю, как поступить – чмокнуть ее в щеку или пожать руку. И потому просто стою и улыбаюсь ей. Так проходит, кажется, целая вечность. Наконец она протягивает сжатый кулак, и я касаюсь его своим кулаком. Кожа к коже.

– А где твои мамы? – говорю я, стараясь произнести это слово так, как его произносит она.

– У мамы Ди тяжелый день. Мама Эл осталась с ней дома. Они извиняются, что не придут.

– Очень жаль.

– Такое бывает. – Она пожимает плечами.

– Привет, – говорит Джейми. Я и забыл, что она стоит рядом с нами. Она ухмыляется, словно подчеркивая, что все понимает и находит происходящее до невозможности смешным. – Это что, Олли?

– Ты знаешь Олли?

– Конечно. Олли все знают. Зато Олли не знает меня. Но я сейчас это исправлю. Позже поговорим, Сид. А, да, сегодня я точно ночую у отца. Забыла сказать твоим мамам.

Соджорнер кивает:

– Я им передам.

Интересно, зачем мамам Соджорнер знать о перемещениях Джейми. Наверное, этот вопрос написан у меня на лице, потому что Соджорнер говорит:

– Джейми почти все время живет у нас. Ее родители разошлись. Мама в Квинсе, где‐то за конечной станцией ветки F, отец в Нью-Джерси. Она переехала к нам, чтобы не переводиться из школы. Красивая рубашка. – Она касается воротника. – Какая мягкая ткань. Теперь глаза у тебя почти зеленые.

– Спасибо. У тебя красивое платье. Выглядишь замечательно.

– Спасибо. – Она снова улыбается, и мое сердце пускается галопом.

Это просто смешно.

– Тебе что‐нибудь налить?

– Конечно, – отвечает она, подходя вместе со мной к барной стойке, – бурбон найдется?

– Эм-м… – Я смотрю на родителей, соображая, разрешат ли они наливать спиртное несовершеннолетним.

Соджорнер толкает меня в бок:

– Шутка! Я не пью. Можно мне сок?

– Есть ананасовый, апельсиновый, манговый, грушевый и клубничный.

– Это один вид или пять разных?

– Пять, – отвечаю я. – Мой отец считает, что смешивать соки – преступление. Но нас это не останавливает.

– Тогда ананасовый и манговый, пожалуйста, – говорит Соджорнер. – Пойду на преступление.

Салли разговаривает с двумя женщинами, которых я никогда раньше не видел. Она произносит свою обычную речь о красоте. Женщины кивают.

– Красота – это палка, вынуждающая нас покупать вещи, которые нам не нужны, – говорит она, – и чувствовать, что мы никогда не станем такими красивыми, какими могли бы быть. Вы знали, что производство отбеливающих кремов – это бизнес, приносящий компаниям по всему миру миллиарды долларов?

– Забавно слышать такие речи о красоте от твоей мамы, которая вполне могла бы попасть на обложку какого‐нибудь журнала.

– Журнала для дам в возрасте, – парирую я. Салли всегда так говорит. И еще о том, что для женщин красота словно заканчивается в тридцать – или в сорок, если у них есть деньги. – Она любит порассуждать о таких вещах.

– И мои мамы тоже.

– Ну еще бы, – говорю я. – Звериный оскал капитализма.

– Общество потребления. Мама Ди очень любит проповедовать на эту тему.

Соджорнер пьет сок и осматривается. Вокруг полно красивых людей в дорогой одежде. Интересно, что именно она видит.

– Я только сейчас поняла, что твои предки богачи.

– Они не богачи. – Я вдруг очень четко осознаю, что на мне рубашка за тысячу долларов.

Она кривит губы:

– Да ладно! Это самая большая квартира, в которой я когда‐либо была.

Интересно, что бы она сказала, отведи я ее к Макбранайтам.

– Мы ее снимаем. – Я едва не говорю ей, что вдобавок не мы за нее платим, но мне стыдно в этом признаваться.

– И это, безусловно, доказывает, что вы не богачи. – Она смеется. – Естественно , вы ее снимаете. В Нью-Йорке все снимают. Но твои родители платят за месяц больше, чем мои мамы – за целый год.

Я даже представить себе не могу, сколько стоит наша квартира. Интересно, родоки знают? Интересно, оттого что Макбранайты за них платят, они ощущают себя как дети?

– Мы платим четыреста восемьдесят в месяц. Естественно, это государственное жилье с фиксированной арендной платой. У нас пять помещений – включая кухню и ванную. Вся наша квартира поместилась бы у вас в гостиной.

– Извини, – говорю я, не слишком понимая, за что именно извиняюсь. Мне ужасно хочется сказать ей, что здесь все чужое. Что мы на мели. Роза права, это самые правильные слова.

– За что? Мне нравится наша квартира. Ясное дело, она не сияет, как ваша, но ты здесь ни при чем. Просто купи себе футболку с надписью «Богатый белый парень», чтобы все вокруг понимали, с кем имеют дело.

– Ты только сейчас заметила, что я белый?

– Смешно.

– Хорошая идея с футболкой. Извини, если я тебя обидел.

Соджорнер смеется:

– Тебе придется постараться, чтобы меня обидеть. Меня не обидело даже, когда ты сказал, что верить в Бога глупо.

– Я этого не говорил!

Она ухмыляется.

– У нас тут всего семь комнат, – говорю я, пытаясь сосчитать, сколько комнат у Макбранайтов.

– У вас в гостиной танцуют чечетку! У нас не хватило бы места даже для шимми. – Она снова смеется. – Не пойми меня неправильно, у нас отличная квартира, к тому же мы на шестом этаже. За последние годы у нас дважды затапливало первый и второй этажи. Вы в какой зоне?

Я не имею ни малейшего представления, о чем она говорит. Почему вообще она так много говорит? Интересно, она вообще вспоминает про вчерашний поцелуй?

– Когда надвигается ураган, важно знать, в какой ты зоне. Первая зона хуже всего. В последний раз, когда был ураган, наши соседи несколько дней не могли выйти на улицу. Хорошо, что мы тогда уехали к кузине Исе в Нью-Джерси. Наверное, у вас тут уже нет зон, значит, дом не затапливает, а жильцов не эвакуируют. Правда, от отключения электричества это не спасет.

– Тут отключают электричество? – изумляюсь я. Я думал, такое бывает только в Бангкоке.

Соджорнер смеется:

– Похоже, ты ничего не знаешь про этот город.

– Не знаю. Для меня это город из фильмов. Где из мостовых идет дым.

– Не дым, а пар.

– Серьезно? Это не спецэффект?

Она снова смеется:

– Так тут отапливают дома. Пускают по трубам горячий пар. Идем, я тебе покажу.

Соджорнер берет меня за руку и ведет за собой сквозь толпу. Ладонь у нее теплая, сухая, шершавая. Тепло от ее руки разливается по моему телу до самого паха. Чечетка закончилась. Все хлопают. Я неохотно присоединяюсь, Соджорнер тоже, но она хлопает искренне. Мы останавливаемся у радиатора под одним из окон. Она отпускает мою ладонь. Мне хочется лишь одного: снова взять ее за руку. Она наклоняется ко мне, и я чувствую, что от нее пахнет ананасом и манго.