Игорь Фёдоров - Волк

Я быстро скинул остальную одежду и не теряя ни секунды перепрыгнул через пень. Еще не успел приземлиться, а уже все преобразилось — звук, цвет, запах. Руки и ноги стали сильными и быстрыми, а спина избавилась от начинающегося остеохондроза. Здоровье, мощь и жизнелюбие наполнили мой организм. Очень захотелось побегать по полянам, погонять зайцев, покувыркаться в траве. Все то, что делала Аля, обернувшись волчицей.

Но время беззаботного веселья на сегодняшний день не намечалось. Я вскочил на лапы и кружась на одном месте стал принюхиваться к воздуху, выискивая запахи, способные оповестить об угрозе. Здесь было все чисто. Не зря интуиция, или что-то другое, указали мне на это место.

В первую очередь надо было очень осторожно пробежаться вдоль края леса недалеко от дороги, чтобы найти то место, где Тимофеев мог наблюдать за нами, не опасаясь быть замеченным. Через десять секунд я был напротив гаража Тряскиных. Если бы ворота были открыты, то можно было легко разглядеть все, что находиться внутри и мой мотоцикл в частности. И не надо никаких видеокамер и подслушивающих устройств. Все просто и надежно.

А вот и запах самого Тимофеева. Запах одиночества, на пару с холодным расчетом. А также запах грязи и дешевых сигарет. Переходя с места на место, он истоптал тут все вокруг, но все же цепочка следов, ведущая в лес, отыскалась быстро. Я осторожно побрел по ней, одновременно держа след и оглядываясь по сторонам. Если Тимофеев живет где-то в лесу, то можно незаметно подкрасться к нему и сильно обрадовать его долгожданной встречей.

Запах становился все насыщеннее. Цель приближалась.

Где-то хрустнула ветка, где-то скрипнула сосна. Белка перепрыгнула с ветки на ветку. Над головой пролетел дрозд. Я на мгновенье замер, краешком сердца ощущая чье-то присутствие. Нет, все тихо. Мое сердце стучит громче, чем шумит весь лес. Я сделал шаг вперед, и тут мою лапу пронзила острая боль. Я взвизгнул и попытался отскочить в сторону, отчего боль стала еще сильней. Я упал на бок и, поскуливая, посмотрел на лапу. Запястье попало в петлю из тонкой стальной проволоки, аккуратно замаскированной в траве. Такую наши поселковые пацаны ставят на крупных птиц и зайцев. Я попал в силки и не мог скинуть петлю за неимением пальцев и когти здесь не помогут. Мне оставалось только лежать и не делать резких движений.

В это время из ближайших кустов поднялся Тимофеев. Не торопясь, он потянулся, разминая затекшее тело. Его лицо освещала улыбка охотника, который долго преследовал добычу и наконец, загнал в тупик. Но где тот хулиган-красавец, которого я когда-то знал. Один глаз его был закрыт навсегда. На веке красовался страшный шрам. Сам худой, потрепанный, грязный, небритый. Достаточно неприятное зрелище, учитывая, что в его руке был нож. Не волшебный, но очень острый.

— Око за око, так говорят? — спросил он, будто ожидая, что я ему отвечу человеческим голосом.

Он немного посмотрел на меня и засмеялся:

— А я реально думал, что ты говорить можешь. Напичкают же в детстве сказками…

Боль была настолько сильная, что Тимофеев не слышал, как волк, взобравшись по склону, выбрался из оврага. Как истошно закричал Степаныч, погнавшийся с «Калашниковым» за своим зайцем. Как два автомобиля, один за другим, завели моторы и умчались, оставив его одного. Нет, ничего такого Тимофеев не слышал. Перед глазами стояло одно белое пятно, в котором прыгали маленькие разноцветные пятнышки, переливаясь и мерцая, словно кто-то связал новогоднюю гирлянду в один узел. Тимофеев катался по земле, прижимая руками левую часть лица, где только что был глаз. Он ревел, стонал, плакал, но боль так крепко засела в голове, будто внутри находилась раскаленная сковородка, на которой вместо картошки жарятся его мозги. И кто-то постоянно перемешивает и перемешивает их, и скребет ложкой по чугунному дну.

Спасение было только в одном. Тимофеев начал искать пистолет. Он ползал по земле как змея, которую только что переехал автомобиль и дрожащей рукой шарил в зарослях иван-чая. Ствола нигде не было. Тимофеев взвыл от отчаянья. Если бы он потерял сознание от боли и пролежал в беспамятстве несколько часов, чтобы боль хоть немного отступила…

Где-то послышался крик. Тимофеев замер. Это был Степаныч. С ним-то что случилось? Последнее что помнилось, это заяц, непонятно откуда взявшийся. Просто шлепнулся рядом с людьми и убежал. А у Степаныча к зайцам есть претензии, только ему, Степанычу, известные. Он помчался за длинноухим, но что-то произошло, и вот теперь он кричит. Наверно, нарвался на что-то. Давно пора.

Если думать о чем-нибудь, то боль отступает. Пусть немного, пусть она также настойчиво пилит ржавой пилой нервы. Но есть возможность оттеснить ее на второй план. Нужно продержаться какое-то время — говорят, оно лечит. Надо привыкнуть к боли. Тимофеев начал думать, чего раньше бывало с ним не часто.

Их план провалился. А провалился он благодаря Васильеву и Степанычу, которые не решились убить ведьму и сына мэра возле этого самого оврага. Видите ли будет шумно, в поселке могут услышать. Потом леший (в него Тимофеев не верил, но кто же еще?) заставил их сделать крюк и вернуться на это же место. После чего в поселке наверняка слышали стрельбу из автомата и нечеловеческие крики. Но пока никто не пришел к месту событий.

Но существование леших и ведьм тускнело на фоне Сереги, который, ни с того, ни с сего, оказался оборотнем. Это уже выходило за все рамки понимания. Как он смог превратиться в этого зверя, сильного и беспощадного? А ведь таким тихоней рос, мухи не обидит. Васильев даже предположил, что он до шестнадцати добровольно расстанется с жизнью. Но вместо этого бегает по полям и выкалывает людям глаза. Понятно, где заканчивается реальность и начинается сказка. Когда дядя колдун — есть, у кого научиться подобным премудростям. Но даже если все это возможно (а если верить глазам, еще как!), то одна деталь заинтересовала Тимофеева. До полнолуния еще далеко. Книг мы не читаем, но кино убеждает, что оборотни зависят от фазы луны.

Если Серега может превращаться в волка, когда ему заблагорассудится, то как он, Тимофеев, может этим воспользоваться. То, что потерю глаза никто никому прощать не собирается, это стало ясно сразу, после потери. Это должен понимать и сам Серега. Должен понимать и ходить по улицам своего города, трусливо оглядываясь по сторонам и вздрагивать от каждого резкого звука. Тимофеев представил себе эту картинку и улыбнулся. Встретимся еще, щенок.

Где-то опять, но уже ближе, закричал Степаныч, долго и протяжно. Потом послышались хлюпающие звуки, кашель и стон, вначале громкий, потом стихающий и умолкнувший навсегда. Степаныча не стало.