Евгений Башкарев - Дедушка, не спи!

— Что?! — Я чуть не вскочил со стула. — Кому ты его продал?

— Тебе лучше не знать.

— Что значит, тебе лучше не знать. Я в деле!

— Знаю, знаю. Только… — Рамилка замялся. — Ладно. Я его не продал, а отдал. Отдал…

— Кому?! — я дернул парту на себя.

Как и в любой школе, у нас имелось несколько особо опасных старшеклассников, с которыми не следовало сталкиваться в безлюдных местах. В школьных туалетах и на запустелых площадках они образовывали одну необузданную банду и могли причинить тебе столько вреда, сколько ты бы не накопил за долгие годы, если бы научился обходиться без тех мест. Один из таких парней по кличке Волдырь доставал Рамилку с пятого класса, и говорить о том, что он к нему цеплялся, к восьмому классу было уже не актуально.

— Этот придурок увидел у меня нож на перемене, когда я пошел в туалет…

— Зачем ты принес нож в школу?!

— Ох, мне тяжело об этом говорить.

Я драл на себе волосы. Короткая минута превратила меня во взъерошенного козленка.

— Дэн, — он положил руку мне на плечо. — Прими это, как есть. От нас уже ничего не зависит. Если ты опять почувствуешь чье-то присутствие в своей комнате, скажи вслух, что нож забрал Волдырь. И у тебя его нет.

«Как будто ему это будет интересно!» — подумал я.

Волдырь был местным отморозком и в какой-то степени Рамилка был прав, подразумевая, что нож нам уже не вернуть. Мы бы даже не смогли бы его украсть, потому что подобные штуки Волдырь всегда носил с собой в заднем кармане потертых джинсов. Он скорее расстанется со своим дневником и портфелем, чем с кепкой, зипповской зажигалкой и… теперь маленьким складным ножом. Наверняка уже похвастался обновкой перед друзьями.

Дело заходило в тупик.

Перед моими глазами снова мелькнули медали, и светлый день внезапно стал темным.

По вечерам, скучая над учебниками, я наблюдал, как садиться солнце. Если бы соседский дом не загораживал столько пространства, мне бы удалось увидеть красивый закат. Вместо этого, я провожал солнце только до определенного момента, после чего смотрел, как удлиняется на дороге тень, отбрасываемая соседским домом. Улица темнела и словно умирала. Это затухание нагнетало не самые оптимистичные мысли, но оно так успокаивало, что я забывал обо всем на свете, и думал только о весне. Когда закат заканчивался, смотреть в учебник становилось легче.

Однажды, насладившись подобным представлением, я пытался пересилить себя и направить весь поток внимания в учебник по биологии. Мне предстояло закрыть четвертную оценку завтра на первом уроке, а для этого я был обязан запомнить хоть что-то путное, чтобы потом пересказать.

Не ради себя, ради учительницы, которая, почему-то, меня очень любила. В семь часов мама зашла в мою комнату и закрыла окно.

— Ты учишь или читаешь? — спросила она.

У мамы существовало разделение между значениями этих слов. «Учишь» — означало «кладешь что-то в голову», а «читаешь»… Читать можно было «Гарри Поттера».

Я ответил, что учу, на что мама сказала, что проверит по вопросам, когда я закончу. Пожелав мне удачи, она ушла. Через час я отложил учебник, вытащил из-под стола журнал о футболе и принялся просматривать результаты чемпионатов. В мае все чемпионаты крупных лиг подходили к концу, и в журнале было, о чем почитать. Так прошел час. Когда и это занятие мне наскучило, я решил выйти на улицу.

Около девяти вечера стемнело. Каждая проезжающая машина оставляла за собой столб пыли, оседающий на кусты и траву. На нашей улице было много зелени, но пыль все равно просачивалась сквозь листья и летела в открытые окна.

Я подошел к калитке. Очередная машина проехала по грунтовой дороге. Из-под колес полетели мелкие камни, и как только один из них угодил в железный забор, залаяли собаки. Вдруг меня окликнул звонкий голос.

— Ку-ку! — доносилось со стороны.

Я сразу узнал, что голос принадлежит Сабине. Девочка пряталась за деревом. Из-за ствола виднелись ее волосы.

— Я тебя вижу.

Она перебежала к другому дереву.

— Кто не спрятался, я не виноват, — мне стало смешно.

— Как ты меня увидел?

— Не скажу.

— Почему?

Я открыл калитку и вышел ей на встречу. Она перебежала дорогу той же рысью, какой металась между деревьями. Бегать у нее получалось как-то по-медвежьи. А вот ходила она здорово! Не по годам роскошно.

— Ты одна?

— Да.

— Совсем-совсем?

— Ага.

— А где женихи?

— Нет женихов, — она печально вздохнула. — И мамы тоже нет. Мама уехала к сестре в Ростов и вернется завтра вечером. А я учила уроки. Устала и решила прогуляться. Когда на улице тепло, так неохота ничего делать, правда?

— Мне всегда неохота делать уроки, — признался я и глянул на крыльцо. Я знал, что мама иногда подслушивала наши разговоры. Иначе она бы не спрашивала у меня, ругаюсь ли я матом при своих сверстниках. — Разницы нет, какая на улице погода. Если человек любит школу, то он ее любит, а если нет, хоть тепло, хоть холодно, все одинаково.

— Наверно.

Я повел ее прочь от двора. На улице было тихо. Весна быстро превращалась в лето. В траве стрекотали сверчки, в воздухе стояла пыль, и только мысли о школе не давали нам покоя. Школа портила все.

— Куда мы идем? — спросила она.

— Мама караулит меня, — прошептал я. — У меня плохо с оценками и гулять мне нельзя.

— Почему твоя мама так сильно беспокоится за оценки. Ведь они ничего не значат. К примеру, у меня по математике в году выходит тройка, но это же не значит, что я тупая, как сапог.

— Как валенок, — поправил я. — Конечно, не значит. Ты попробуй докажи это момей маме.

Она отмахнулась.

— Школа, — пробормотала девочка. — Разве это главное в жизни?

— Я не знаю. Для мамы — да!

— А для меня — нет!

— А что для тебя главное?

— Любовь, — сказала она и проследила за моей реакцией.

— Любовь, — повторил я. — Замечательно. А еще что-нибудь? Спорт, например, или книги.

— Я не читаю книги, и бегать не люблю. Я петь люблю. Обожаю «Король и шут»! Все песни их знаю. Хоть сейчас спрашивай, любую напою. Я стихи читаю хорошо. А еще я танцевать люблю. И у меня неплохо получается.

Она сделала несколько движений, напевая какую-то мелодию.

— Ты умеешь танцевать?

— Нет!

— Хочешь, научу?

Я даже не подозревал, что танцам учатся. Для меня танец представлял собой кашу из прыжков, махов и вращений. У девочек получалось танцевать красиво, потому что тело у них гибкое и легкое. Оно поддается пластике. В свою очередь, тело мальчиков грубое и тяжелое, и я не знал ни одного товарища, у кого бы получалось неплохо танцевать.

— Не очень, ответил я. — Танец — это дело женское. А парням лучше мерится силами на турнике или на футбольном поле.