Кристоффер Карлссон - Смерть перед Рождеством

Между тем Микаэль лежит на животе на лестничной площадке, и Гофман застегивает на нем наручники. Микаэль тяжело дышит и моргает, и это всё.

Далеко впереди нас мелькают голубые огни «Скорой», увозящей Ирис в больницу в Сёдере. Я провожаю их глазами, устроившись на переднем пассажирском сиденье машины Гофмана. Позади меня сидит человек в наручниках, по бокам от него – Бирк и Дюреллиус, штатный полицейского из сёдерского участка. Дюреллиус оказался первым полицейским, которого удалось застать на месте. Ему пришлось совершить пешую прогулку от самого Рогсведа, что в такую погоду равнозначно подвигу. Вряд ли до сих пор ему приходилось иметь дело с преступниками, уличенными в чем-то более серьезном, чем ограбление уличного бутика. Тем более восхищает его невозмутимость.

Нас окружает конвой полицейских машин, одна впереди и две сзади, – как будто мы везем члена государственного совета. Сам виновник торжества уронил голову на грудь, пистолет Бирка упирается ему в ребра.

– Как себя чувствуешь, Микаэль? – спрашивает Гофман.

– Мое ухо… – стонет тот.

– Ничего, подлечим, – успокаивает его Гофман. – В конце концов, это всего лишь мочка… А кровотечение уже остановили.

Похоже, Микаэлю и в самом деле нужно в постель. Он бледен, но после убийства партийного лидера люди обычно выглядят намного хуже.

– Она что, действительно откусила ему мочку?

– Да, – отвечает на мой вопрос Бирк.

У Гофмана под пальто темно-серый костюм и белая рубашка с черным галстуком. Правда, волосы взъерошены, а не тщательно уложены, как обычно. За окнами свистит ветер, как будто мы сидим в салоне идущего на посадку аэроплана. И от этого мне плохеет еще больше.

– Как он там, кто-нибудь знает? – спрашиваю я. – Он жив?

– Его все еще оперируют, – отвечает Гофман, поднимая глаза к зеркальцу заднего вида. – Надеюсь, ты не очень расстроишься, если он выживет? – Это к Микаэлю.

Тот как будто его не слышит. Он вообще не обязан отвечать на наши вопросы, кроме тех, что касаются его имени и персонального номера. Хотя и в дальнейшем мы вряд ли узнаем обо всем этом больше, чем знаем сейчас.

– Кейсер, – говорит Гофман. – Странная фамилия. Ты не турок?

– Голландская, – объясняет Микаэль. – И она означает «император».

Он замолкает.

Поздно вечером я сижу в кабинете Бирка перед экраном телевизора. Мы ждем сообщений из Каролинской больницы о состоянии партийного лидера, но их нет, и я спрашиваю себя, что бы это значило.

Когда приедешь домой? – спрашивает Сэм в эсэмэске.

Скоро .

Я уже ложусь .

Постараюсь не разбудить тебя .

В интернете на «правых» блоках и форумах у Кейсера обнаруживается много единомышленников. Скрипшоты страниц с их выступлениями публикуются в центральных газетах, мелькают в новостных программах по телевизору.

– А ведь ты мог умереть, – говорю я Бирку. – Возле дома Вестерберга, когда с крыши свалилась плита.

– Ах, это… – Он морщит лоб, как будто напрягая память. – Да, мне повезло.

– Повезло, что рядом оказалась Ирис, – уточняю я.

Бирк не отвечает, смотрит на экран. Потом выходит из комнаты, я остаюсь. На часах десять, потом пятнадцать минут одиннадцатого… Габриэля все нет.

Партийного лидера только что прооперировали. Он был в сознании, когда поступил в Каролинскую больницу, но отключился перед тем, как ему сделали анестизию. Политик потерял много крови, как до, так и после операции, и все-таки не так много, как могло бы быть, если б ему повезло чуть меньше. В настоящий момент трудно что-либо прогнозировать, но медики считают, что операция прошла успешно.

Я выслушиваю последние известия затаив дыхание и сжимая в ладони тубус с «Халсионом».

Выхожу в коридор поделиться новостями с Бирком, но его нигде нет.

– Уехал буквально только что, – сообщает помощник полицейского, не сводя глаз с такого же телевизионного экрана в буфетной комнате.

– Куда же? – недоумеваю я.

– Сказал, ему нужно в Сёдер, в больницу. – Помощник смеется. – Это в такую-то погоду… вот болван…

Ветер все еще воет за окнами квартиры на Чапмансгатан, но это пустяки в сравнении с тем, что было вчера, когда я возвращался домой с участка.

Только сейчас я имею возможность по-настоящему оценить разрушительные последствия «Эдит». По обочинам улицы грудами лежит разбитая черепица. В полусотне метров от каменной плиты валяется, как видно, вырванная из-под нее ветром, потрепанная бумажная коробка. Она хрустит, будто сминаемая невидимой рукой, и летит дальше. С домов по другую сторону улицы сорваны вывески и фасадные панели. За стеклянными стенами магазинов – унылое запустение.

Я возвращаюсь в постель, где еще дремлет Сэм. Она спала, когда я вернулся, и мне не хотелось ее будить.

Я наклоняюсь к ней:

– Мне пора.

– Сегодня воскресенье, – отвечает она. – Или сейчас еще суббота?

– Нет, воскресенье. – Я целую ее в лоб. – Но сегодня у стокгольмской полиции рабочий день.

– Вы взяли его? – спрашивает она.

– Да.

Сэм открывает глаза, моргает.

– С тобой всё в порядке?

– Все хорошо, – отвечаю. – Ни царапины.

– Ты звонил своим?

– Зачем?

Я не понимаю, что она имеет в виду.

– Узнать, как они пережили шторм.

– А, вот что… Нет, пока не звонил, но обязательно сделаю это.

Сэм зевает, проводит пальцами по щетине на моей щеке.

– Тебе пора побриться.

– Я знаю.

Целую ее и лишь потом поднимаюсь с кровати.

– Ты будешь здесь, когда я вернусь?

Она поднимается на локте.

– А ты хотел бы этого?

Я отвечаю не сразу.

– Да.

Сэм слабо улыбается. Не думаю, что она заметила мои минутные колебания. Я спрашиваю ее, выдержим ли мы на этот раз, справимся ли.

– Посмотрим, – отвечает Сэм.

Я уединился в своем кабинете, но не раньше, чем стянул радиоприемник в соседней комнате.

…some day soon, we all will be together, if the fates allow [62] «Однажды и очень скоро мы снова будем вместе, если позволит судьба» ( англ. ); строчка из рождественской песни в исполнении Джуди Гарланд из кинофильма «Встреть меня в Сент-Луисе». .

Есть ли на свете что-нибудь более безнадежное, чем рождественские песни?

Пошли считаные минуты с того момента, как «Шведское сопротивление» во главе с Йенсом Мальмом заморозило комментирование деяния Микаэля Кейсера на интернет-форумах. А час назад «Шведские демократы» объявили во всеуслышание, что самочувствие их лидера можно назвать удовлетворительным, выразили надежду, что случившееся не повлечет за собой дальнейшего кровопролития, и пожелали соотечественникам счастливого и мирного Рождества.

Вечеринка в отделе начнется через час, но коллеги уже празднуют. Судя по крикам за стенкой, игра «Узнай шалуна» идет полным ходом. На экран проецируются фотографии преступников, давнишних и совсем свежих, и тот, кто первый успеет выкрикнуть правильное имя – для чего, помимо прочего, нужно, чтобы тебя услышали, – получает стокроновую купюру.