Джон Макларен - Черные такси

Там, в Люцерне, Джулия дошла до полного истощения и чувствовала себя этаким зомби, но о сне даже не думала. Мюллер позвонил ей около полуночи и сказал, что даст ответ утром. За следующие семь часов она изгрызла свои ногти чуть не до основания.

Время в Лондоне текло мучительно медленно. Шесть тридцать, семь, семь тридцать… Трижды они звонили Джулии, и трижды ей было нечего сказать: Мюллер не звонил. Куилли сновал по комнате, как пантера в клетке. Остин умудрялся сидеть на месте, но изломал пяток карандашей, выпил пятнадцать чашек кофе и курил сигареты одну за другой, чуть не по две сразу.

Наконец без шести минут восемь зазвонил телефон. Джулия. Мюллер позвонил и попросил ее приехать к нему домой. Она в пути. На такси это минут десять.

Снова жуткое ожидание.

Теперь и Остин тоже шагал по комнате, как и Роберт Куилли, они едва замечали друг друга. Господи, четверть девятого. Она явно уже там. Неужели она не понимает, что время не ждет? Может, такси не сразу поймала или попала в пробку на дороге? Давай, девочка, давай.

Неподалеку, в «Скиддер-Бартон», Роско и Маркус тоже сидели у телефона со своей командой юристов и специалистов по связям с общественностью. Маркус вконец пал духом. Роско кое-как держался, хотя знал, что шансов на успех мало. Накануне он сделал все, что мог: неоднократно звонил Лаутеншюцу, настойчиво уговаривая его переубедить Дитера Манца. Эрнст обещаний не давал, но потолковать с Манцем согласился.

Роско снова встал и прошелся по комнате. Что себе думает этот прохвост? Они знали, что восемь тридцать — предельный срок. Уже восемь двадцать одна — и по-прежнему молчание. Если Манц не позвонит в ближайшие несколько минут, — все будет кончено.

В восемь двадцать четыре зазвонил телефон. Эйнштейн первым дотянулся до кнопки громкой связи; Куилли и Остин подбежали к нему. Это была она.

— Так вот, я здесь с Герхардом Мюллером. Мистер Мюллер объяснил мне свою ситуацию. Вдаваться в детали у нас сейчас нет времени. Суть такова: если он продаст нам акции «Бурликона», то станет здесь парией. Ему придется все бросить и уехать за границу.

Куилли посмотрел на часы.

— Ближе к делу, Джулия. Он что же, не хочет продать?

— Да нет. Хочет, но только если получит крупную сумму на свой счет на Каймановых островах.

— Сколько?

— Пятьдесят миллионов швейцарских франков для него и еще двадцать — для руководителей двух других фирм, если вы хотите от него гарантий, что и они тоже продадут свои доли.

Лицо Альберта Остина исказила гримаса недовольства. Он разломал пополам очередной карандаш и тихо пробормотал:

— Да пропади он пропадом. Черт побери, так мы не можем. Это незаконно.

Он посмотрел на юриста из «Макфарланз», тот согласно кивнул. Роберт Куилли сдаваться не собирался.

— Да, для Великобритании. А как насчет Швейцарии, Бруно?

Швейцарский юрист на дальнем конце стола задумался, потом сказал:

— Думаю, мы сумеем легализовать выплаты.

— Отлично. Альберт, что скажете?

— Я не хочу иметь с этим дела.

— Джулия, можете подождать минутку? Мне надо сказать Остину несколько слов наедине.

Легкое возбуждение, еще присутствовавшее в комнате, быстро испарялось. Если «Бурликон» намеревался начать операцию, то уже дал бы им знать.

В восемь двадцать восемь уровень адреналина вновь подскочил — зазвонил телефон. Они сгрудились у крошечного громкоговорителя.

— Доброе утро, мистер Селларс, здесь в Гштааде утро прекрасное. Мы с Эрнстом Лаутеншюцем уже на склоне. Я звоню вам по сотовому.

Роско быстро взмахнул рукой. Кого волнует эта треклятая погода? Ближе к делу, ты, швейцарский выродок.

— Итак, Дитер, каково ваше решение?

— Я тщательно все обдумал. Мы с господином Лаутеншюцем допоздна обсуждали этот вопрос…

— И?

— Начинать сегодня слишком рискованно…

В «Скиддер» застонали и закатили глаза. Сердце у Маркуса оборвалось.

— Но я не отказываюсь от сделки. Я хочу, чтобы вы сегодня организовали утечку сведений о тормозах. Посмотрим, насколько упадет цена их акций. Если она снизится достаточно, позднее мы, возможно, скупим акции, естественно, по значительно более низкой цене.

— Когда же это будет?

— Вероятно, в начале января. Ну что ж, пора на лыжню. До свидания, господа. Желаем вам счастливого Рождества.

Ровно в восемь тридцать Куилли и Остин вернулись в комнату. Лица у обоих были непроницаемые. Куилли направился прямо к микрофону.

— Джулия, вы слушаете?

— Да.

— Скажите ему, мы согласны. Покупайте прямо сейчас. Он подтверждает согласие на продажу?

— Подождите… да, подтверждает.

— Хорошо. Скажите ему, что мы официально объявляем о сделке.

— Эрнст?

— Да, это Лаутеншюц. Кто говорит?

— Чарлз Бартон.

— Чарлз, вы очень некстати. Я катаюсь на лыжах.

— Извините за беспокойство. На бирже только что случилось нечто касающееся «Бурликона». По-моему, вы тесно связаны с этой компанией.

— Да-да. Что вы имеете в виду?

— «Юэлл» и «Фернивал» скупают его акции.

— Вы серьезно? Это что, рождественская шутка?

— Если и так, я подозреваю, что шутят над вами. Ну что ж, продолжайте вашу лыжную прогулку.

— Погодите, погодите… Доктор Манц, доктор Манц…

У Ханта состоялся короткий, но резкий разговор с шефом прокуратуры, а затем он был вызван к заместителю комиссара. Беседа была отнюдь не дружеская. Он надеялся, что будет достаточно простого сообщения для прессы. Заместитель комиссара не согласился. В связи с этим делом их всех ждут неприятности, но он хотел свалить все на Ханта. После полудня состоится пресс-конференция. Хант лично скажет журналистам, что улик для осуждения Салминена слишком мало и, стало быть, финн будет выпущен на свободу. Затем заместитель комиссара сообщил, что расследование убийства будет возобновлено под руководством другого офицера.

Джулия помчалась назад в Цюрих и умудрилась успеть на самолет. Терри привез ее в центр Лондона к половине второго. После первой встречи с Альбертом Остином они с Леном отстранились от банковских дел. Не участвуя в работе по сделке и не имея зацепок в расследовании убийства, Терри чувствовал себя пятым колесом в колеснице. Лен по крайней мере мог заняться уходом за Поппи. Теперь, когда сделка началась и деньги практически обеспечены, Лен думал о том, сумеют ли они уговорить Поппи поехать в Калифорнию или в крайнем случае даже напичкать ее успокоительным, чтобы она не отказывалась. Вряд ли. Насколько он знал свою дочь, как только действие лекарств прекратится, она задаст им по первое число. Грозная девочка откажется от американского лечения и скорее убьет себя, чем позволит им не выполнить обещание.