Элизабет Нуребэк - Скажи, что ты моя [litres]

– Можно взять ваш телефон? – спросила я.

Ханна повернулась ко мне и протянула свой мобильный. После нескольких звонков Фредрик ответил.

– Фредрик, это я.

– Изабелла? Где ты? Я звонил тебе миллион раз. Ты знаешь, что мы даже заявили о твоем исчезновении в полицию?

– Мама сошла с ума, – сказала я. – Но мне помогли. Сейчас я еду в Вестервик, но не знаю, как мне добраться домой.

– Я возьму у мамы машину и приеду за тобой. Я могу позвонить тебе на этот номер?

– Да, еще некоторое время.

– Перезвоню через десять минут.

– О’кей.

Мы положили трубки. Я вытерла слезы и вернула Ханне мобильный.

– С кем ты разговаривала?

– С другом. Он приедет из Стокгольма и заберет меня. Могу я остаться с вами, пока он не приедет?

– Само собой, – ответил Ула. – Или как, Ханна?

– Конечно! – воскликнула она. – Мы не отпустим тебя, пока не убедимся, что ты в безопасности.

Она улыбнулась мне, и я улыбнулась в ответ. Как мне повезло, что я встретила Ханну и Улу! Без них мне не удалось бы сбежать. Понятия не имею, куда мама собиралась отвезти меня. Но меня не покидало ощущение, что эта вынужденная поездка с ней могла закончиться плачевно.

Через некоторое время Ханна сказала, что ей надо в туалет. Ула спросил, почему она не сходила в Рингаруме?

– А мне тогда не хотелось, – ответила она.

– Здесь нельзя останавливаться, – сказал он.

– Очень даже можно.

– А я говорю – нет.

– А я говорю – да.

– А вот и нет.

– Останови у «Юртен».

– Терпеть не могу это паршивое место. Мамаша с папашей всегда там останавливались попить кофе, когда я был маленьким.

– Прекрати придуриваться, Ула.

– Ты не можешь просто зайти туда пописать, ничего не заказав.

– Купи в киоске мороженое.

– Ханна, сейчас не лето.

– Тогда кофе, – она обернулась ко мне. – Хочешь кофе, Изабелла?

– Да, пожалуй, – ответила я.

– Слышал? – воскликнула она и шутливо дала Уле легкий подзатыльник.

– Ай! – закричал он, делая вид, что ему больно.

Оба расхохотались, и я тоже засмеялась.

Мы ехали вдоль озера, проехали табличку «Кафе “Юртен”». Через пятьсот метров Ула свернул туда, и я увидела длинное низенькое здание у самой воды. Он не успел даже толком припарковать машину, как Ханна распахнула дверь, выпрыгнула и побежала в сторону кафе.

В зеркале заднего вида я увидела, как Ула закатил глаза. Он повернулся в сторону, чтобы сдать назад. Тут раздался мощный удар, машину бросило в сторону. Ремень безопасности врезался мне в грудь, и я увидела, как волосы Улы, как в замедленной съемке, полетели вперед и назад, когда его голову бросило на руль.

Потом тишина.

Быстрые шаги по асфальту.

Темная тень у машины.

Сперва я не видела, кто это. А когда поняла, то было уже поздно.

Неловкими пальцами я отстегнула ремень. Дверь распахнулась, мама схватила меня за волосы и потащила. Я закричала, вываливаясь из машины.

Ула выбрался с переднего сиденья и преградил ей путь. Он держался за голову, на лице у него была гримаса боли.

– Что вы такое творите, черт подери? – закричал он ей.

Мама оттолкнула его и поволокла меня к своей машине. Собрав все силы, я попыталась сопротивляться.

– Остановитесь, вам говорят! – прорычал Ула, схватив маму за руку.

Второй рукой она размахнулась по дуге и ударила его. Фонтан крови брызнул из его шеи. Ула с изумлением посмотрел на нее и осел на землю, привалившись к дверце машины. Его рубашка на глазах пропитывалась кровью, я ощущала ее брызги на лице, увидела пятна на своем свитере. Только теперь я заметила, что у мамы в руке отвертка. Отбросив ее, она потащила меня к машине.

Послышался дикий вопль, поначалу мне показалось, что это мой собственный, но тут я увидела Ханну, которая бежала к нам.

Она упала на колени возле Улы, зажала руками его рану, пытаясь остановить кровь.

У меня щипало в глазах, я почувствовала, как слезы текут по щекам.

Мама потянула меня за волосы, шипя, что я сама виновата.

Она грубо дергала, толкала, пихала меня.

– В машину! – скомандовала она мне.

Я спросила, зачем она это делает, чего от меня хочет.

Мама посмотрела на меня, словно не понимая. Сказала, что она моя мама. А я ее ребенок. И она готова на все, чтобы защитить меня. Ради меня она готова даже на убийство, если это понадобится.

В руке у нее был большой черный фонарик. Она замахнулась им, и я закрыла голову руками.

С изумлением я смотрела я на фото улыбающейся женщины.

Я встречалась с ней, мы даже беседовали.

Пили кофе в кафе.

С фотографии на меня смотрела Эва.

Она казалась такой человечной и сочувствующей, мне захотелось поделиться с ней. Я рассказала об Алисе – о том, что я нашла ее. О своей уверенности в том, что Изабелла – моя дочь, мое пропавшее дитя. Эва поддержала меня в том, чтобы продолжать искать правду, даже если все вокруг уверены, что я сошла с ума. Я рассказала ей, как ездила в Веллингбю и в КТИ в надежде увидеть Алису. Упомянула Хенрика и призналась, что ничего ему не говорила. Призналась, что он однажды отвез меня в психушку и что я не уверена, что он поверит мне на этот раз.

Я поделилась с ней самым сокровенным, открылась ей. Рассказала о своем страхе материнства. О горе, что я не могу завести еще детей. И еще я рассказала об Эмиле. О своем постоянном страхе, что с ним что-нибудь случится, что его отнимут у меня.

Эва слушала. Эва поняла меня. Эва утешала и давала советы.

Она похвалила мой красный зонтик.

Уже на выходе из дома престарелых я вспомнила о фотографии, которая так и лежала у меня в кармане. Остановившись, я достала ее. Молодая Керстин с малышом на руках. «Керстин и Изабелла, Копенгаген, февраль 1994». У ребенка были светлые волосы. Он улыбался, но ямочек на щеках не было. Это не Алиса. Это совсем другой ребенок.

Но если это не она, то кто же это?

Я вышла на парковку перед входом. Села в машину, откинулась назад и решила разобраться во всем с самого начала.

Я стала вспоминать тот дождливый сентябрьский день, когда Изабелла пришла в мою консультацию. Она встряхнула своими длинными черными волосами и улыбнулась мне. Уже тогда я знала, что это Алиса.

Мой дневник. Все воспоминания.

Даниэль и наша с ним история.

Ошибка, которую я допустила с самого начала, не будучи откровенной с Хенриком. Страх, что мне не поверят, страх, что я ошиблась. Боязнь, что меня снова посадят в психушку.

Эва втерлась ко мне в доверие, заставив обо всем рассказать.

Затем Керстин разыскала Хенрика и использовала мою откровенность против меня. Ее звонок по поводу Эмиля заставил меня примчаться в школу и устроить там сцену, после чего Хенрик повез меня к доктору Савик.

Фальшивость Эвы, ложь Керстин.

Она сбила Эмиля в уверенности, что это была я.