Тара Бертон - Украденное лицо

– Осторожно, – предупреждает Луиза. – Ты можешь об этом пожалеть.

– Я ждал до рождественских каникул. Мы об этом поговорили. И казалось… хочу сказать, что она восприняла это нормально. Она не сорвалась или что-то такое. Вела себя спокойно. Потом через два дня она звонит мне в два часа ночи и говорит, что она в Центральном парке, проглотила пригоршню таблеток, стащила водный велосипед, и хочет, чтобы я примчался и разыскал ее.

– Водный велосипед? Правда?

– Говорю то, что слышал, – отвечает Рекс. – Слушай… может, теперь это смешно… но тогда было не до смеха. В смысле… она съехала с катушек, проглотила горсть мамашиного снотворного, прихватила бутылку джина и все пыталась меня убедить, что я должен поступить так же.

– На полном серьезе?

Рекс медлит с ответом.

– Да, – наконец отвечает он. – На полном серьезе. Она сказала мне, что… что я обещал любить ее вечно, что ей не хочется жить в мире, где люди не держат своих слов, и я тоже не должен хотеть так жить. В мире… Господи, не знаю.

– В мире футбола.

– Футбола, – соглашается он, и они оба улыбаются, поскольку это почти что так. – В любом случае именно тогда она ушла в академку по состоянию здоровья. И в ней и останется. Пока родители не перестанут платить за обучение. Или, знаешь, она возвращается. Из творческого отпуска. А до тех пор, понимаешь, я повсюду стану с ней сталкиваться. – Рекс вздыхает. – Я сам во все виноват. Надо было догадаться, что она появится здесь сегодня вечером. Я даже не собирался приходить… но Хэл настоял. Нельзя допустить, чтобы пропадали абонементы Генри Апчерча.

– Боже упаси.

У фонтана Линкольн-центра появляется уличный музыкант. Луиза его знает. Он играет там каждый вечер после оперы, и каждый вечер он играет что-то узнаваемое из оперы – так и зарабатывает на жизнь. Теперь он наигрывает из арии «Ах, я хочу жить в этих грезах».

– Знаешь, что мне смешно? – спрашивает Рекс.

– Что?

– Иногда мне кажется, что она права. – Он смеется. – Типа… Разумеется, я не жалею, что не сделал этого или чего-то вроде. Я не псих .

– Конечно, нет.

– Мне нравится моя жизнь. Вот только… – Он делает глубокий вдох. – Что сказать? Она заварила очень интересную кашу.

– Она сама очень интересный человек.

Он смеется.

– Хочу сказать… люди все-таки должны держать слово. Наверное. В идеальном мире мы все бы так поступали.

– Наш мир не идеален, – отвечает Луиза.

– Вот, – соглашается Рекс, – в этом-то и проблема.

– Не в этом, – говорит Луиза так тихо, что он ее не слышит. – Уж поверь мне.

Рекс прислоняется к перилам.

– Хорошо поговорить с кем-то, кто понимает. Может, я эгоист.

– Ты не эгоист, – отвечает Луиза. Рекс пожимает плечами.

– Ты бы ей рассказала.

– Что?

– Что я тебе говорил. В том смысле, что я не хочу быть источником каких-то тайн. – Он в очередной раз задумчиво и глубоко вздыхает. – Я уже и так много дел наделал. Не хочу, чтобы она еще и из-за тебя страдала.

Ты не понимаешь , думает Луиза, сейчас уже слишком поздно .

– Внимание, спойлер. – У них за спинами появляется Хэл. – Они оба умирают.

– Господи… Хэл!

– Ты долго собирался здесь торчать? Ты пропустил всю вторую половину!

Рекс ничего не отвечает.

– Мещане. Вы от меня сбежали, юная Луиза. Не надо было мне дарить вам ту книгу.

– Простите, – извиняется Луиза. – Мы ушли второпях.

– Женщины, что и говорить. – Хэл закатывает глаза. – Просвещайтесь хотя бы иногда.

Толпа зрителей вываливается к Линкольн-центру: в вечерних костюмах, в шелковых платьях, в бархатных брюках, на каблуках.

Мими чуть не падает.

Она едва волочит ноги, все целясь поцеловать Бервульфа Мармонта.

Он ловит такси. Втискивает ее в салон.

– Кого-то сегодня изнасилуют, – замечает Хэл.

– Господи, Хэл!

– Черт, Рекс, я не шучу по поводу изнасилования.

Он обнимает их обоих за плечи.

– Я очень серьезно отношусь к изнасилованию, – продолжает он. – Я очень, очень хороший феминист.

Все молчат.

– Так вот, если бы я сказал, что он везет ее домой, чтобы заняться с ней любовью нежно, уверенно и по обоюдному согласию, – заявляет Хэл, – вот это точно была бы шутка об изнасиловании.

Луиза и Рекс переглядываются.

– К тому же все мужчины насильники. Только что в «Роллинг стоун» прочитал. – Хэл поправляет смокинг. – Бедная Мишель. Оборжаться.

– Мишель?

Луизе и в голову не приходило, что у Мими есть настоящее имя.

– С ней было весело, – продолжает Хэл. – Скучаю без ее выходок на вечеринках. Помнишь встречу 2014 года, Рекс? Разве не классно было? Мы налетели на Лавинию и Мими, которые целовались в ванне в гостинице «Макинтайр», верно ведь, Рекс?

– Хватит, Хэл!

– А какая была обстановка, Рекс? Ты помнишь? Из «Великого Гэтсби»? Антураж всегда из гребаного «Великого Гэтсби». Но праздник удался – не то, что в этом году, что скажешь, Рекс? Год от года сборища все хуже и хуже.

А Луиза думает: это тоже было для них, это, это тоже .

– Мне нужно идти.

Рекс протискивается мимо них.

– Ой-ой, – вырывается у Хэла. Он смотрит на часы. – Между прочим, юная Луиза, – сообщает он, – вас ищет Лавиния. И она недовольна.

– Блин.

– Я сказал ей, что вы тут с Рексом.

– Блин, вот блин!

Площадь полна людей. Праздник закончился. Уличный музыкант что есть сил играет «Ах, я хочу жить».

Столько женщин в блестках, и никто из них не Лавиния.

– Шагай, шагай, Золушка, – произносит Хэл.

Луиза бежит.

Во время волн отходняка от шампанского, виски и кокаина Луиза думает о том же, что и всегда, только на этот раз мысли у нее яснее, отчетливее и реальнее.

Вот, вот так она все облажала. Теперь Лавиния ее ненавидит – Лавиния жутко разозлится – и у нее теперь нет денег, чтобы снять квартиру, у нее нет ключей, сдававший ей в поднаем уже вселился, поскольку квартира с фиксированной арендной платой в этом городе не станет пустовать и пять минут. И Луиза думает о боже, о боже , а еще хоть бы она не разозлилась , а еще я даже разрешу ей себя трахнуть, лишь бы, господи, только бы она не рассердилась .

У нее даже нет гребаных ключей.

Лавинии нигде нет. Ни на лестничной площадке, ни в ресторане «Гранд Тир», ни на балконе, ни в ложе, ни даже в оркестровой яме. Луиза четыре или пять раз пытается до нее дозвониться, но Лавиния выключила телефон, но отчего-то это заставляет Луизу звонить снова, хотя ее сразу перебрасывает на голосовую почту, потому что если и есть определение безумия, то это попытки повторяющегося действия вкупе с ожиданием различных результатов.

И Луиза изо всех сил пытается не паниковать, плакать или кричать, она старается сосредоточиться на следующих вероятных шагах, которые сможет предпринять: она может вернуться к квартире и ждать у звонка (а что, если Лавиния вообще не вернется домой? А что, если Лавиния уже дома и ее не впустит? А что, если входящие и выходящие соседи заметят ее и подумают, что она околачивается там, словно преступница, и вызовут полицию?).