Тара Бертон - Украденное лицо

– Ой-здрасте-все!

В комнату кто-то протискивается.

– Вы-Беовульф-Мармонт .

Мими резко выбрасывает вперед руку.

На ней платье в блестках с вырезом до пупка и подолом, едва достающим ей до зада.

– Это я, – отвечает Беовульф, который понятия не имеет, кто это, блин, такая.

– Вы друг Лавинии.

– Конечно.

– Вы пишете для «Скрипача» и «Белой цапли» и работаете над ученой степенью в Колумбийском университете.

– Верно.

– Я-прочла-что-вы-написали-для-«Белой-цапли»-о-Джоан-Дидион-думаю-вы-совершенно-правы-она-несет-полную-ответственность-за-всепроникающую-феминизацию-повествовательной-публицистики-вы-не-могли-остановиться-на-этом-подробнее?

Вот тут, и только тут Беовульф Мармонт улыбается.

Он кладет ей руку на спину.

– Идемте-ка мы с вами выпьем, – предлагает он.

– Пошли, – бросает Лавиния, хватая Луизу за руку. На Мими она даже не смотрит.

– Чего она добивается? – снова старается разузнать Луиза, пока они поднимаются по ступенькам к своим местам в ложе.

Лавиния не отвечает. Она прислоняется к статуе на вершине лестницы и пристально вглядывается в толпу.

– Кого ты высматриваешь?

– Никого, – отвечает Лавиния. – Единственный человек во всем мире, которого мне хочется видеть, это ты, а ты рядом. – Она не сводит глаз с лестницы.

– Давай сделаем селфи, – предлагает Лавиния. Они фоткаются.

– Господи, как я люблю оперу, – произносит Лавиния, когда они стряхивают с плеч меха и усаживаются. Лавиния снова пристально оглядывает горизонт. – Как же здорово на три часа закрыть глаза и по-настоящему ощущать окружающее. И… погляди!

Лавиния взяла с собой фляжку, хотя они уже и так изрядно навеселе.

– Бери. Пей.

Она подносит фляжку к губам Луизы и резко ее наклоняет, так что рот Луизы переполняется, и та начинает кашлять.

Лавиния смеется.

– Не переживай, – внезапно говорит она.

– Что?

– Ты ничем не похожа на Мими.

Луизе не по себе оттого, как ей становится хорошо от этих слов.

– Ты умная. И сильная. И ты, блин, не безрассудная. Ты вроде меня. Умеешь с трудностями бороться.

Она сжимает Луизе руку.

– Извини, что заставила тебя сегодня прийти… не надо было… я знаю, как ты устала.

– Об этом не переживай, – отвечает Луиза.

– Но теперь-то ты рада, что пришла, верно?

– Да, – говорит Луиза.

– Ты на меня не сердишься?

– Нет.

– Я так рада, что ты ко мне переехала, – продолжает Лавиния. – Ненавижу быть одной! – Она снова делает глоток из фляжки. – Мы с тобой встанем… против всего мира! – Она берет Луизу за руку. Поднимает, очень медленно, и подносит к губам. Целует костяшки пальцев. Вытягивает руку Луизы. Целует надпись «БОЛЬШЕ ПОЭЗИИ!!!» – У нас будет восхитительнейший вечер, – шепчет она, когда раскрывается занавес.

Музыка такая зловещая и прекрасная, сопрано просто поразительны, а Витторио Григоло так красив и страстен, что и вправду веришь, как сильно Ромео ее любит. А Джульетта поет: «Ах, я хочу жить», звенят звуки вальса, и сердце у Луизы колотится. Она думает: да, да, я тоже хочу жить . А потом думает, что, может, не так уж плохо, что она сегодня потратила двести долларов (возможно, все триста, если приплюсовать шампанское и такси). Может, иногда можно немного просрочить работу для «ГлаЗама», и иногда (если ты с Лавинией в опере) не нужно уж так сильно волноваться из-за мужчин, которые ведут тебя до дома в Сансет-парке. Может, не так уж плохо, что у нее нет ключа от квартиры Лавинии. Может, не так уж плохо, что она иногда не спит, потому что снова и снова перечитывает роман Лавинии. Может, не так уж плохо, что не нашлось места для ее одежды, все не так уж плохо, когда Лавиния рядом.

Особенно, когда Лавиния так ее обнимает.

Особенно, когда от них пахнет виски и шампанским, и они втянули пару линий в туалете, и Луиза чувствует запах духов Лавинии, пахнущих инжиром и лавандой, и этот аромат куда изысканнее, чем у нее.

Особенно, когда музыка звучит все громче.

Особенно, когда Лавиния целует ее в шею.

Луиза замирает.

Это одно из экзальтированных проявлений чувств Лавинии – вроде поцелуев ее руки, костяшек пальцев или татуировки, вроде засыпания у нее на плече, вроде сворачивания калачиком рядом с ней на кровати. Лавиния неудержима и слишком сильно проявляет свои чувства. Лавиния никогда ни с кем не занималась сексом, кроме Рекса ( с ним и ни с кем, это намек? ). Лавиния делает это, чтобы дать понять, что ты ей небезразлична.

Просто целует тебя в шею. С язычком.

Просто покусывает, чуть-чуть.

Просто кладет руку тебе на колено.

Луиза поглядывает на нее, но Лавиния улыбается, словно ничего не меняется, словно ничего не происходит, словно в этом нет ничего странного и из ряда вон выходящего. Словно в этом нет ничего, ровным счетом ничего однополого: ни того, что Лавиния ведет ладонью по бедру Луизы, ни того, что она пощипывает ее кончиками пальцев, ни того, что она теснее к ней прижимается и целует Луизу в мочку уха.

А у Луизы все смешалось в голове, потому что за все время, что они вместе и разглядывают друг у друга груди, сравнивают размеры бюстгальтеров, переодеваются в одной комнате или писают в одной кабинке, Лавиния никогда не прекращала ее разглядывать (она перестала разглядывать Лавинию, а делала это по большей части для того, чтобы подумать она так прекрасно выглядит и она такая худая , и Луиза не думает, что в этом было что-то сексуальное, но теперь она не уверена), но Лавиния целует ее так нежно и умело – это другое. Словно она знает, что делает.

Вот в чем штука: Луиза не знает, хочет ли она этого.

Она знает, что хотела в то время, когда умоляла Виргила Брайса лишить ее девственности, потому что хоть тогда она и была толстая и не симпатичная, он все-таки с ней встречался, а это должно означать, что он в какой-то мере ее хотел. Он так часто говорил, что любит ее, несмотря на все ее непривлекательные качества (молчаливость, некрасивость, вспыльчивость, неуемное желание), которые и сделали ее несимпатичной. Но даже тогда, кажется ей, она была не уверена, хочет ли она с ним трахнуться, или же просто хотела, чтобы он ее трахнул.

Тогда. И теперь.

Не существует определенного момента, когда Луиза переходит от «а она»?… к «да, она». Или так всегда было: да, она. Ладонь Лавинии у нее на колене. Ладонь Лавинии у нее на бедре. Пальцы Лавинии сдвигают ее нижнее белье. Пальцы Лавинии внутри ее.

Ей хорошо. Это – другое. Есть сексуальная ориентация, но есть еще и биология, и когда кто-то слегка покусывает тебя за шею и ласкает тебя пальцем под розовым платьем из тафты с множеством нижних юбок (слава богу, слава богу, что она надела это посмешище со всеми его нижними юбками; Лавиния именно за этим попросила ее надеть это платье с нижними юбками? ), что объективно тебе приятно, не важно, кто это делает, лишь бы делал, и немного странно (и к тому же холодно?).