Джуди Финниган - Элоиз

Я горько вздохнула. Мне бы хотелось сейчас, чтобы Элоиз явила мне себя, как она явила себя бедной Винни Уортон. Но воздух был тих и неподвижен, на кладбище — ни души. Аромат роз был столь нежен, и здесь стояла такая тишина, что волей-неволей я успокоилась.

Семь вечера. Мы с Сэмом чинно сидим в гостиной и делаем вид, что ничего особенного и не должно произойти. Сэм затопил камин, я зажгла светильники, хотя на улице было еще довольно светло. Но тепло и свет должны нам помочь — ведь нам предстоит иметь дело с чем-то неизведанным. А оно, это неизведанное, — суть леденящий холод, тьма и страх. Я почему-то решила, что таким образом заставлю все это действо протекать по правилам моего дома, и тогда нам не будет страшно, а даже наоборот. Мы превратим это в праздник освобождения духа Элоиз, отпразднуем мое избавление от всех тревог.

Пастор Пит вошел к нам через кухонную дверь. Со всей возможной веселостью женщины, получающей наслаждение от отдыха возле моря, я предложила ему выпить. К счастью, он согласился на виски. Да уж, ему сейчас не помешает немного спиртного — пастор Пит был бледен и явно чувствовал себя не в своей тарелке, словно ему предстояло провести религиозный ритуал, во время которого ему придется столкнуться с самим Сатаной. Ну уж если он не уверен в результате, то бедный мой Сэм, бедная я — и да поможет нам Господь.

Да, больше всего я беспокоилась за Сэма. Он взял на себя роль хозяина дома — старался быть гостеприимным и жизнерадостным.

Так, за светской беседой, мы провели полчаса. А потом я не выдержала:

— Пит, может, все же перейдем к делу? Вы не можете хотя бы примерно рассказать, как все это будет проходить и что требуется от меня?

— Кэти, мы ждем Джулиану. Она пожелала присутствовать на ритуале. И еще мне кажется, что лучше погасить свет.

Интересно, почему это? Ах да, сверхъестественное любит темноту. Но с какой стати я должна впускать темноту в свой теплый, светлый дом?

И весь покой, которым я напиталась во время прогулки вдоль моря, а потом возле могилы Элли, начал куда-то улетучиваться. Почему я должна ждать Джулиану? Это касается только Элоиз и меня. Почему ее мать должна вставать между нами?

Я сделала знак Сэму, чтобы он погасил лампы, хотя дрова в камине продолжали пылать, прорывая тьму веселым непокорным светом.

Потом отец Пит извлек из черного саквояжа пурпурную мантию, свечи и баночку фимиама. Мне вдруг стало не по себе. Господи, во что я ввязалась?

Я схватила бокал вина и сделала еще глоток. Пастор между тем начал бормотать под нос песнопения, поочередно зажигая свечи и расставляя их по кругу, уделяя особое внимание камину и каминной доске. Обеспокоенная этим, я спросила — почему именно там.

— Камин — хранилище семейной жизни. Очистив его, мы оградим вас и ваших близких ото всякого зла.

Я почувствовала, как к горлу подступает истерика. Просто невероятно, что я согласилась участвовать в этом идиотизме. Я украдкой посмотрела на Сэма. Он едва сдерживал смех.

Ну все, достаточно. Я сделала шаг в сторону пастора, чтобы извиниться за беспокойство, потому что мы совершаем сейчас глупую, непростительную ошибку.

И вдруг — бабах! — дверь с грохотом открылась и тотчас же захлопнулась. Я в страхе прижалась к сыну. Возле каминной плиты стояла Джулиана.

И рядом с ней — злющий Тед со сдвинутыми на переносице бровями.

Он глядел на меня, и глаза его метали молнии.

— Какого черта? Что тут происходит? — рявкнул он.

— Джулиана, зачем он тут? — спросила я.

— Я подумала, что он имеет право знать о твоих чудовищных планах. Ты хочешь осквернить память его покойной жены. Ты вбила себе в голову, что она зло, вселившееся в тебя, и что тебе требуется очищение. Это подло, Кэти. Я считаю это подлостью, и Тед поддерживает меня в моем мнении.

Я расхохоталась. Уж мне ли не знать, какими словами обзывал Тед свою покойную жену в тот день, когда мы пересеклись с ним на горной тропинке. Теперь я разозлилась не на шутку.

— Джулиана, он ненавидел Элоиз всегда. А сейчас ненавидит ее еще больше, потому что она оставила его без наследства. Он сам мне сказал. Кроме того, он угрожал мне.

Джулиану как подменили.

— То, что вы задумали, — просто отвратительно, Кэти. Я знала, что мои увещевания не подействуют. Именно поэтому и попросила Теда поехать со мной.

— Ах вот оно что. Вы хотите, чтобы Тед отговорил меня угрозами? Напрасно стараетесь. Все это касается только меня и Элоиз.

И вдруг за окном поднялся ветер, и плакучая ива с переплетенными ветвями закачалась, застенала, словно всплескивая руками в неимоверном волнении. Ко мне снова вернулась прежняя решимость, и к этому меня подтолкнул Тед. Теперь я была готова к ритуалу. Хватит с меня угроз, постоянных страхов и бессонниц. Я повернулась к пастору.

— Приступим, святой отец.

Тед резко рванул в мою сторону. Он был просто в бешенстве. Но между нами встал Сэм. Он был выше Теда, хотя более хлипкий, тогда как Тед изрядно накачал мышцы серфингом.

— Не смейте угрожать моей маме, — тихо, но твердо произнес Сэм.

Тед слегка оторопел, а потом сказал:

— Да, но она хочет осквернить память моей жены!

— Вы можете думать что угодно, но она у себя дома. Вас никто не звал сюда. Уходите, иначе я вызову полицию.

— Пусть останется, — неожиданно сказал пастор Пит. — И он увидит, что мы никому не желаем зла.

Пастор повернулся к Теду и добавил:

— Я прекрасно понимаю ваше беспокойство. Но я просто буду читать молитвы об упокоении души Элоиз. Разве вы не хотите того же самого? Как и вы, Джулиана. Горе ваше безмерно. Останьтесь с нами и тоже помолитесь — в доме, где так часто бывала ваша дочь. Эта семья желает Элоиз только одного — мира.

Все замолчали. Джулиана тихо заплакала. Она подошла ко мне и обняла меня, и я тоже заплакала. Тед оставался стоять где и стоял и уже не был таким угрюмым.

За окном смеркалось. И пастор Пит начал читать молитвы. Мы смиренно склонили головы.

Пастор молился, прося у Бога, чтобы тот даровал Элоиз вечный покой. Кругом горели свечи. Пастор стоял, облаченный в пурпурную мантию, и молился. Потом он подозвал меня ближе к камину и накинул мне на плечи край своей мантии.

Остальные оставались в тени, позади нас, и напряженно молчали.

Сначала мне было неловко, но я все более и более подчинялась ритму молитвы:

— Господи Всемогущий, благослови рабу Твою Кэтрин и освободи ее сердце от страданий. Всевышней милостию Своей даруй ей благость и покой душевный.

Он открыл баночку с фимиамом и, не переставая молиться, обмакнул пальцы в благовоние и повернулся ко мне:

— Кэтрин, благословляю тебя во имя Господа нашего. — И он начертал на моем лбу знак креста.