М Беннетт - Охота

Он обвел рукой окружавший нас мир, и я, следуя взглядом за его жестом, не могла не восхититься пейзажем: охваченные пламенем деревья, мягкий зеленый склон холма, а вдали – угнездившийся в долине дом такой красоты, что дух захватывало.

– Многие люди не одобрили бы наши занятия в эти выходные. Но троллинг гораздо разрушительнее, чем все, что мы делаем тут несколько дней в год. Охота, которую начинают тролли, врывается в каждый дом, ежедневно, это угроза для душевного здоровья каждого молодого человека. Нет, – подытожил он, разглаживая салфетку, – думаю, нам без этого лучше. «Погибель для всего общества», как и говорили луддиты.

Не то чтобы я была напрочь с ним не согласна. Это утро, эти выходные в целом оказались полны соблазнов. Этот покой, эта полнота реального мира. Но мне казалось, выбор тут не за нами.

– Ты же сам сказал. Это уже в каждом доме. Ты ведешь заведомо проигрышную битву с рыцарями клавиатуры.

– Может быть, – печально улыбнулся Генри. – Но пока могу, сражаюсь.

– А как ты поймешь, что проиграл окончательно? – поинтересовалась я.

– Когда этот день наступит, я сам увижу, – ответил он. – Но до тех пор я счастлив оставаться луддитом.

Он поднял бокал, и я подняла свой, чтобы чокнуться. Я не была ни вполне согласна с ним, ни вовсе не согласна, но этим жестом мы дружелюбно подтвердили решение пока что закончить спор. Но Шафин считал иначе. Приятельский разговор его не устраивал.

– Какой ты луддит! – презрительно бросил он Генри. – Это совсем другое.

И вдруг все начали прислушиваться. Пирс даже бокал отставил, и Куксон замер (смешно) с серебряной ложечкой во рту. Лара изящно оперлась подбородком на руку. Нел перестала гонять по тарелке кусочки сладкого, а Эсме и Шарлотта перебросили прядь волос через пробор и тоже повернулись послушать.

– Луддиты – движение рабочего класса. – Шафин адресовал свою речь высившейся перед ним пирамиде апельсинов, не глядя ни вправо, ни влево. – Они боялись, что машины вытеснят их, лишат заработка. А не того, что исчезнет давно устаревший образ жизни, полный привилегий, роскоши и безделья. Они работать хотели. – Он повернулся и посмотрел на Генри в упор. – Ты когда-нибудь работал?

– А ты? – преспокойно возразил Генри.

Шафин слегка заерзал:

– Я-то не именую себя луддитом. Все, что я хотел сказать: ты тоже не луддит.

Генри потянулся, излучая уверенность в себе:

– Что ж, Шафин. Мы с тобой знакомы уже… сколько лет?

– Десять, – отрубил Шафин.

– Десять лет мы знакомы. Ты имеешь столько же оснований судить, сколько и все остальные. Так кто же я, по-твоему?

Мы все притихли, ждали и вслушивались.

Шафин с минуту подумал, всматриваясь в Генри так, словно прежде никогда его не видел.

– Ты – царь Сизиф, – сказал он. – Вечно катишь в гору свой камень. Сизиф – герой греческого мифа, он считался умнее всех. И за это приговорен вечность катить камень в гору. – Шафин покачал головой и добавил: – Бороться с технологиями – все равно что с силой притяжения воевать. Однажды, когда у тебя и твоих не хватит сил удерживать камень, он мгновенно скатится с горы.

Сгустилось тревожное молчание.

Я с опаской оглянулась на Генри, но он, как и после той истории о тигрице-матери, вдруг расхохотался. И неожиданно для меня сказал:

– Ты совершенно прав. – Затем он хлопнул в ладоши: – Итак, если все наелись, пора нам катить камень в гору.

Генри отодвинул стул и поднялся:

– Нам с Шафином нужно завершить наш спор.

Он глянул в окно. Свет померк, небо становилось оранжевым, как фрукты на столе и деревья поблизости.

– До темноты успеем еще один раунд, – возвестил Генри.

Я почти забыла про стрельбу, про состязание в убийстве фазанов. На миг подумалось, что это спор о луддитах они собираются завершить.

Стоило Генри поднять руку, и один из слуг метнулся к нему с серебряным подносом – их, похоже, в Лонгкроссе миллион и всегда найдется лишний под рукой.

На подносе лежала большая серебряная фляга, до талии затянутая в темную кожу. Вокруг ровным кругом были расставлены маленькие серебряные стаканчики. Генри разлил по стаканам коричневую жидкость (я так и не выяснила, что это было. Бренди? Виски?), и слуги раздали их всем, кроме Лары, Нел и меня.

– А мы что, не в счет? – окликнула я Лару, сидевшую напротив меня. Снова мне стало ее жаль: Генри за ланчем откровенно ее игнорировал. Мне лично выпивка вовсе не требовалась, но хотелось хоть что-то Ларе сказать.

– Только для стрелков, – ответила она со скучливой, «вот-же-дурочка» интонацией, и я тут же избавилась от всякой жалости к ней. – Там на дне стопок номера, по которым распределяются места послеобеденного раунда – кто где будет стоять в цепочке.

– А это имеет значение? – уточнила я.

– Не особо. Просто для забавы, – сообщила она таким тоном, словно ее-то ничего не забавляло.

Пирс, пьянчуга, разумеется, первым прикончил свою стопку. Он выполнил этот номер на манер здоровенного горца из «В поисках утраченного ковчега» [30] «Индиана Джонс. В поисках утраченного ковчега» (1981). , того, кто соревновался в выпивке с Марион Равенвуд. Он осушил стопку, потом вытянул руку с этой маленькой серебряной чашей и хлопнул стопкой по столу, перевернув ее. Даже с моего конца стола я увидела, что на дне выгравирована какая-то цифра.

– Три! – выкрикнул Пирс, и все ответили радостным кличем.

Куксон не отстал от него:

– Первый!

Снова приветственные крики.

Эсме:

– Четыре!

Ура! Ура!

Шарлотта:

– Два!

Ура!

Наконец Генри:

– Пять!

– У-ху-ху! – вскрикнула я, пытаясь подражать общему веселью.

Последним был Шафин, и тут уж, разумеется, никаких неожиданностей. Мы заранее знали, что он шестой, но все же вежливо покричали, когда он довольно угрюмо произнес свой номер вслух.

Я видела, как Пирс и Куксон обменялись взглядами, и вдруг меня охватило недоброе предчувствие.

Теперь мне припомнилась «История рыцаря» [31] «История рыцаря» (2001) – в этом фильме средневековый сюжет смешивается с современными элементами. и как дама смотрит, а ее рыцарь участвует в турнире и побеждает всех соперников.

Вновь в Генри заиграла кровь крестоносцев, и мне казалось милым (милым!), что он просил меня посмотреть, как он стреляет. Вот только я немножко, самую малость сомневалась, сумеет ли он превзойти Шафина. За ланчем Шафин следил за нами с каким-то странным, напряженным выражением лица и теперь угрюмо, как человек, принявший твердое решение, отправился на свое место в цепочке стрелков. В вестерне он бы на ходу вращал свое ружье, а не положил бы его, аккуратно переломленное, на плечо.

Теперь все происходило гораздо ближе к нам, чем до ланча, шум поднялся оглушительный. Стрелки поверх кепок надевали наушники, но нам, зрителям, такой защиты не полагалось, и у меня уже лопались барабанные перепонки. Снова тот странный запах, пронзительный запах гари при выстреле, из ружей вылетала дробь, рассыпалась во все стороны. Генри торопливо прицеливался и стрелял, довольно редко промахиваясь. Но Шафин – вот кто мастер. Совершенно безупречный стрелок. Никогда бы не догадалась. Он был похож на Грегори Пека в «Убить пересмешника» – достойный и добрый человек, но вложите ему в руки ружье, и он сделается смертельно точным. Он вел дуло, опережая полет птицы, и выбивал из воздуха фазана за фазаном, меняя разряженное оружие на заряженное, словно бегун в эстафете – только движением руки за спину, не оглядываясь на помощника. Фазаны дождем сыпались с неба, с глухим стуком падали на влажную траву. Один из них чуть не ударил меня по голове и лег к моим ногам, словно рыцарский дар.