Влада Ольховская - Синдром Джека-потрошителя

– Я…

– Я знаю, кто вы. Вам не понравится мой дом – он вам уже не нравится. Во дворе вам будет проще.

На заднем дворе и правда было уютно. Здесь была установлена кованая мебель: небольшой столик и ажурные стулья с брошенными на них подушками. Вокруг шелестели деревья, пахло полевыми цветами, а нестриженая трава не создавала чувство заброшенности – напротив, она добавляла деревенского уюта.

Анна первой опустилась на стул, закинула ногу за ногу, словно пришла в дорогое кафе на деловую встречу. Она была собранна, улыбалась ему – вежливо, но холодно, и он понятия не имел, о чем она думает.

– Вы знаете, кто я? – на всякий случай уточнил Дмитрий.

– Дмитрий Аграновский, старший брат Леона, – ответила она. – Поверьте, если бы я не знала, кто вы, вы бы меня здесь не встретили.

– В вашем собственном доме?

– Бывает и так. Что привело вас сюда? Да еще втайне от Леона.

– Откуда вы знаете, что втайне? – вконец растерялся Дмитрий.

– Он позвонил бы мне – или вы бы позвонили. Он знает, что я терпеть не могу такие сюрпризы. Но раз звонка не было, он не в курсе. Откуда у вас адрес? От Лидии, полагаю. Мне не слишком нравится, что мой дом превратили в проходной двор, но этого, пожалуй, следовало ожидать после ее крайне эмоционального визита.

Вот теперь Дмитрий понимал, почему она так не нравилась Лидии. Ему она тоже не понравилась, но он никак не мог определить из-за чего: из-за надменности, умения заглянуть в его мысли, несвойственной женщинам уверенности или всего сразу.

– Да, Леон не знает, что я здесь, потому что я приехал поговорить о нем.

– Это понятно.

Понятно ей! Стерва, наверняка стерва…

Но, как бы он ни злился, внешне Дмитрий был так же спокоен, как и она. Он просто не мог позволить какой-то девице вывести его из себя.

– Мне нужно убедиться, что вы прервете с ним всякий контакт.

– Пока поводов для беспокойства нет: мы не общаемся с тех пор, как задержали Михаила Жакова, – указала Анна.

– Вы не спросите, как продвигается расследование?

– Рискну предположить, что по его делу уже найдены доказательства, связывающие его со всеми известными нам преступлениями и еще парочкой неизвестных. Вы ведь не ради Жакова сюда приехали, а ради Леона, давайте сосредоточимся на нем. Почему для вас так важно, чтобы мы больше не общались?

– Потому что ваш мир – это мир серийных убийц, – ответил Дмитрий. – Вы – хороший специалист, признаю и преклоняюсь. Но нельзя стать хорошим специалистом, не погружаясь в это с головой.

– Голову я стараюсь все же держать на поверхности – я брезглива.

– И тем не менее это ваша жизнь, в которой всегда будет место… вот этому. Им – этим существам. Это последнее, что нужно Леону, самая большая угроза для него.

– Так уж и самая большая? – удивленно приподняла брови Анна. – А не вы ли втянули его в это расследование, где с самого начала прослеживалось присутствие маньяка?

– Это другое – Леон должен был остановить его.

– Я, знаете ли, с серийными убийцами тоже на чашку кофе не хожу.

– В вашей жизни их все равно слишком много, – настаивал Дмитрий. – Я привлек Леона к расследованию, потому что это был разовый случай, с которым никто, кроме него, не справился бы.

– Но в итоге Жакова нашли эксперты полиции.

– Это детали, главное, Леон проявил себя, и для него все закончилось. Все, перед ним больше не должно быть напоминаний о таких людях, а вы – это вечное напоминание.

Он наблюдал за ней, следил за жестами, за взглядом и по-прежнему ничего не понимал. Он был старше Анны, это наверняка, и все равно чувствовал себя ребенком, отчитывающимся перед учительницей. Дмитрий подозревал, что она намеренно обставила все именно так.

Когда он закончил, она некоторое время молчала, размышляя о чем-то. Наконец Анна сказала:

– Вы боитесь.

– Что, простите?

– Вы боитесь, это точно, но я не могу понять: Леона или за Леона?

В этой догадке она тоже была права. Это не прибавило Дмитрию симпатии к ней, но показало: с ней можно говорить откровенно. Она поймет то, что другие не поняли бы.

– И то и другое. Я боюсь, что, приблизившись к этим чудовищам, Леон все-таки станет одним из них.

Она не засмеялась, и уже это было неплохим началом.

– «Все-таки»? – только и спросила Анна. – То есть однажды это уже было возможным?

– Это всегда было возможным, это у нас в крови. Наш отец – убийца, который не стал серийным лишь волею случая.

В его памяти для отца был отведен даже не уголок – клетка. Туда Дмитрий спрятал все воспоминания о нем, все счастливые дни, проведенные вместе, все образы высокого, сильного человека, который был для него героем.

В детстве у него не было ни одной причины не любить своего отца. Напротив, он восхищался им: отец был добрым гигантом, человеком сильным и рассудительным, человеком уважаемым. У него всегда было много друзей, к нему тянулись. Он был успешен и зарабатывал много денег. Он был красив и привлекал женщин, но всегда оставался верен своей жене. Он был идеалом!

Но, пожалуй, им сразу следовало догадаться, что идеальных людей не бывает, и чем ярче блеск, тем темнее грязь, скрывающаяся под ним. Дмитрию было шестнадцать лет, а его брату – одиннадцать, когда их отец наконец сорвался.

– Он просто исчез. В один день был, потом уехал, сказал, что вернется, и его не стало. Мать стала дерганой и странной, все вокруг мельтешили. Нас с братом отослали к дальней родне на год. На год! Мы ходили в другую школу, мы там жили, это уже не спишешь на небольшие трудности. А главное, никто не объяснял нам, что происходит. Весь этот год я не видел собственную мать, только говорил с ней по телефону, и каждый раз было слышно, что она плачет. Она не отвечала на мои вопросы и просила позаботиться о Леоне. Потом мы вернулись к ней, но поселились в другом районе. Отца больше не было, его запрещено было даже упоминать – это могло вызвать у нашей матери истерику. Старшим в доме стал я, а она… она начала пить и с тех пор уже не прекращала.

Обычно Дмитрий старался не касаться этих воспоминаний, не опускаться слишком глубоко, однако полностью умолчать о них не мог. Если он хотел, чтобы Анна поняла всю серьезность случившегося и свою опасность для Леона, он должен был сказать ей правду.

– Так мы и жили. Мать старалась не напиваться при нас, сохранять хоть какую-то видимость приличия, но получалось все реже. Именно в пьяном угаре она и рассказала нам, что случилось с отцом.

– И что же? – спросила Анна. Она умела слушать: ей не нужно было кивать или сочувствующе угукать, хватало одного взгляда, чтобы понять, как ей важны его слова. Она, изначально взбесившая его, теперь была ему почти симпатична.

– Он убил. Отправился на охоту – он всегда был увлеченным охотником. Но на этот раз он стрелял не по зверям. Он напал на туристов, семейную пару, разбившую в лесу палатку. Он загонял их, как зверей, мог застрелить сразу, а вместо этого устроил себе развлечение на несколько дней. Он не пощадил ни мужчину, ни женщину. Я до сих пор не знаю, что именно он сделал с ними – и не хочу знать. Но судили его за убийство с особой жестокостью и приговорили к пожизненному. Оттуда он писал матери письма – и она показала их нам. Отец признавался, что он всегда таким был – сколько себя помнил. Ему всегда хотелось убивать, видеть кровь – живую, пульсирующую. Он понимал, что это плохо, и пытался остановиться. Он занялся охотой, чтобы получить право убивать, и на время это помогло – но лишь на время. Ему было недостаточно, он хотел большего. Уезжая на охоту в тот день, он не планировал убить. Но когда он нашел тех людей в лесной чаще, разница между ними и животными просто стерлась. Только когда все было кончено, он до конца понял, что сделал. Он не пытался удрать, он хотел, чтобы полиция его поймала. В письмах матери он признавался, что это был единственный способ остановить его и избежать новых жертв.