Джеймс Паттерсон - Президент пропал

– И все равно я хочу услышать твою версию.

– Я сказала Лестеру, что не подарю ему двенадцать голосов от нашей фракции в Сенате. Есть границы, переходить которые я не стану… Многое в том разговоре явилось для меня открытием.

– Просто прекрасно, Кэти, однако мы не в гостях у доктора Фила [39]. Твое согласие на встречу – уже само по себе предательство.

– Да, конечно, не спорю. – Она складывает ладони вместе и заглядывает мне в глаза. – На допросе речь про Лестера не заходила.

– Тогда было не до политики. Теперь же, когда кризис предотвращен, мне крайне важно знать, заслуживает ли мой вице-президент доверия.

Ей нечего на это сказать, и она роняет руки.

– Так вы принимаете мою отставку?

– Ты уйдешь сразу или дождешься замены?

– Конечно дождусь, сэр. – Она разочарованно сутулится.

– И кто, по-твоему, должен тебя заменить?

Она делает глубокий вдох.

– Есть несколько кандидатур, но лишь одна – лучшая. Мне неприятно ее называть, очень неприятно, однако на вашем месте из всех я бы выбрала… Кэролайн Брок.

Я вздыхаю. По крайней мере, не мне одному приходила такая мысль.

– Отставка не принимается. Так что давай за работу.

Бах слушает «Страсти по Матфею», покачиваясь в такт музыке. Плеер и наушники, конечно же, отобрали, но она прекрасно помнит подхватывающие друг друга хоры и соло для сопрано, которое любила напевать. Она представляет, будто перенеслась в собор восемнадцатого века. Каково было услышать эту музыку впервые?

Дверь камеры открывается, и наваждение рассеивается.

К ней входит молодой человек с соломенными волосами, без костюма, в простой рубашке и джинсах. Он вносит с собой стул, ставит рядом с койкой и садится.

Бах тоже принимает сидячее положение, опершись спиной на стену и свесив ноги. Запястья у нее по-прежнему скованы.

– Меня зовут Рэнди, – представляется вошедший, – и я поговорю с тобой по-хорошему. Другие будут уже не столь любезны.

– Спасибо, я… знакома с вашими приемами, – отвечает она.

– Приятно познакомиться… Катарина.

Как они раскрыли ее личность? Скорее всего, с помощью анализа ДНК. А может, у них есть какая-нибудь программа для распознавания лиц? Хотя вряд ли…

– Катарина Доротея Нинкович, тебя ведь так зовут? В честь первой дочери Иоганна Себастьяна Баха?

Она молча берет стаканчик и допивает оттуда последний глоток.

– Ответь, пожалуйста, Катарина: ты правда думаешь, что с тобой будут цацкаться, потому что ты беременна?

Бах ерзает на жесткой металлической койке.

– Ты собиралась убить президента, – говорит он.

– Если б я собиралась убить президента, – парирует она, сощурившись, – то убила бы.

Рэнди с улыбкой кивает. У него на руках все козыри, и он наслаждается возможностью продемонстрировать превосходство над жертвой.

– Знаешь, представители спецслужб многих стран уже в очередь выстроились побеседовать с тобой. Должен отметить, не все так щепетильно относятся к правам человека, как мы. Возможно, наверху договорятся об экстрадиции. Когда-нибудь тебя вернут сюда. Если будет что возвращать. Как тебе такой поворот, Бах? Хочешь поближе познакомиться с Угандой? Или с Никарагуа? Иорданцы прямо жаждут заполучить тебя в свои руки. Похоже, они считают, что это ты пустила пулю в лоб их министру внутренней безопасности в прошлом году.

Бах спокойно выслушивает гостя, потом какое-то время сидит молча.

– Я расскажу вам все, что нужно, – произносит она наконец. – У меня лишь одно требование.

– Ты считаешь себя вправе предъявлять требования?

– Слушайте, как вас там…

– Рэнди.

– Лучше просто выслушайте.

Он откидывается на спинку стула.

– Хорошо, Катарина, чего ты хочешь?

– Я знаю, что мне грозит провести остаток жизни за решеткой, так что никаких иллюзий по этому поводу не питаю.

– Верное наблюдение.

– Я хочу, чтобы у меня приняли роды хорошие врачи, здесь, в Америке. И чтобы потом девочку удочерил мой брат.

– Твой брат, говоришь? – уточняет Рэнди.

Он вышел из-за соседнего дома. Он видел, как она стоит на пепелище и обнимает тело матери, истерзанное и привязанное к дереву.

– Это правда? – спрашивает он сквозь слезы, затем замечает у нее винтовку и пистолет, заткнутый за пояс штанов. – Ты вправду убила тех солдат?

– Я отомстила им за смерть папы.

– А они в ответ убили маму! – крикнул он. – Зачем ты это сделала?

– Я не хотела… прости… я…

Она шагнула навстречу старшему брату, тот в ужасе отпрянул.

– Нет! Не подходи ко мне, никогда. Не подходи!

После этого он убежал. Она кинулась следом, умоляя вернуться, но догнать так и не смогла.

Больше она его не видела.

Долгое время Бах думала, что брат погиб, а потом узнала, что он попал в приют, и его усыновила пара из другой страны. Мальчикам в этом плане куда легче, чем девочкам.

Ей часто хотелось навестить его. Поговорить с ним. Обнять. Увы, единственное, что ей оставалось, – слушать.

– Вильгельм Фридеман Херцог, скрипач из Вены, – говорит Рэнди. – Фамилия от приемных родителей-австрийцев, но имя как при рождении. В честь первого сына Иоганна Себастьяна Баха. Чувствуется определенная логика.

Она не перебивает. Ей торопиться некуда.

– В общем, я понял. Ты хочешь, чтобы Вильгельм усыновил твоего ребенка.

– Также я хочу перевести на его имя все свои сбережения. Мне нужен будет юрист, который составит и заверит все необходимые документы.

– Ясно, ясно… И ты что, думаешь, брат согласится?

На глаза наворачиваются непрошеные слезы. Она сама не раз задавалась этим вопросом. Для Вильгельма это будет удар. Но он хороший человек, девочка ему не чужая, да и не станет он винить ее за грехи матери. А пятнадцать миллионов долларов – достаточная компенсация, чтобы ни Далила, ни ее новая семья не знали ни в чем нужды.

И самое главное – ее дочь не останется одна.

– Видишь ли, ты говоришь так, будто у тебя есть что предложить взамен…

– Я могу сообщить вам все, что знаю, обо всех политических убийствах за последние десять лет. Назову имена нанимателей. Буду оказывать помощь следствию и выступать в суде в качестве свидетеля, если надо. В ответ я всего лишь прошу, чтобы моя дочь родилась здесь и ее передали моему брату. Я расскажу вам обо всех заданиях, которые мне когда-либо поручали.

Пусть Рэнди по-прежнему держится так, словно он здесь главный, однако видно, что его взгляд изменился.

– В том числе и о последнем, – добавляет Бах.

За восточной дверью Овального кабинета разбит Розовый сад. Мы со Стасом выходим туда. На улице стемнело, сыро и пахнет дождем.

Мы с Рейчел любили прогуливаться тут после ужина. Именно во время такой прогулки она и рассказала мне, что ее рак перешел в новую стадию.