Агата Горай - Память без срока давности

7 апреля 1989 года (год и десять месяцев)

Опьяненная свежестью воздуха, я сладко уснула, а проснулась на бабушкиной кухне. Моя коляска стоит напротив обеденного стола, за ним сидят мама с бабушкой, громкий голос которой меня разбудил.

Своим холодным взглядом бабушка, словно сделанная из стали каким-либо любителем крепких форм, сверлила меня и тыкала в мою сторону чайной ложечкой:

– …А я говорила тебе, чтобы ты делала аборт. Я ведь знала, что эта твоя любовь добром не кончится. Скажи – ОНО того стоило?

– Мама, не говори так! Это не «оно», это твоя внучка. – Мама отчаянно пытается защищаться, но против танка с голыми руками… Это было самоубийство.

– Хах, тоже мне, «внучка»! – Бабушка бросила ложку на стол и теперь целилась в меня указательным пальцем, напоминающим по форме острую сосульку. – Это маленькое существо испортило твою жизнь, а МОЯ внучка подобного не сделала бы. Подарив жизнь этой девочке, ты похоронила себя, свое будущее.

Голос бабушки громкий и страшный. Мамин – полон обиды, дрожи и слез.

– Мама! Мама, опомнись, прошу! – Моя мама вытирает с лица воду, а я боюсь дышать, только глазами вожу из стороны в сторону, будто маятником, вглядываясь то в бабушку, то в маму. Абсолютно не понимаю, что происходит, но на подсознательном уровне чувствую собственную вину. А еще меня ужасно пугает грозный вид бабушки, из-за чего я даже не позволяю себе расплакаться, а незаметно писаю в ползуны.

– Я в здравой памяти, в отличие от тебя, когда ты ложилась под это подобие мужчины! – У бабушки из ноздрей едва ли не идет пар, как у здоровой строптивой лошади. – У тебя могла бы быть замечательная жизнь, карьера, о которой можно только мечтать, муж кандидат наук. А что творишь ты?

– Почему же ты от своего профессора сбежала? Почему предпочла карьере и почестям – свиней с курами?

На короткое время в воздухе повисает тишина. Мама вскакивает из-за стола, а бабушка, сцепив руки на коленях, опускает на них глаза.

– Сейчас не обо мне речь. – Сухо. Холодно. Безжизненно. Бабушка всегда умела держать удары достойно. Это, пожалуй, единственное, за что мне стоит поблагодарить ее – пример, как надо держать удары.

– Да нет, мама, всегда только о тебе! Если бы у тебя все сложилось с папой, может быть, ты бы не портила мою жизнь, а занималась счастливой своей. Я люблю своего мужа, люблю своего ребенка и люблю свою жизнь. А то, что тебя это все не устраивает, это твои проблемы. Если ты не перестанешь называть Лизу «оно» или «эта девочка», клянусь, ты ее никогда больше не увидишь, как и меня.

Бабушка ядовито ухмыляется и скрещивает руки на груди. На ней стального цвета кофта грубой вязки, что превращает ее в уродский памятник, сделанный из камня самой низшей пробы.

– Может, еще предложишь полюбить твоего алкоголика? Заставишь меня уважать его, ценить?

– Я ничего тебе не предлагаю. Живи как знаешь, люби кого хочешь, а мы без твоего уважения как-нибудь проживем. Только помни, мама, я твоя единственная дочь, а Лиза – единственная внучка. Извини, но эти вещи изменить невозможно. Мне больше нечего добавить, разве только – жду в гости только тогда, когда ты, наконец, решишь, кто мы для тебя – твои разочарования или единственные на всем белом свете родные люди.

Мама исчезает из моего поля зрения, и в следующую секунду моя коляска трогается с места. Бабушкин силуэт исчезает. Каменная глыба не проронила больше ни слова, а по дороге домой я больше не слышу маминых веселых россказней позади себя. Отчаянные всхлипывания не прекращаются до порога нашего дома.

Бабушка появилась в нашем доме спустя пару месяцев, на мой второй день рождения. Ее руки сжимали большую говорящую куклу, с которой всю свою жизнь я боялась играть, и только Клавдия сорвала с нее праздничную упаковку с бантом почти черного цвета.

В этот день, тридцатого мая восемьдесят девятого года, на бабушке было траурное прямоугольное платье: ни подчеркнутой талии, ни выделенной линии бедер – черный прямоугольник. Покрой платья полностью соответствовал фигуре. Цвет наверняка был подобран тоже не просто так. Ореховые волосы, с парой седых прядей на каждом из висков, гладко зачесаны назад и собраны на затылке в тугой пучок. Губы улыбались, а глаза продолжали ненавидеть и презирать. Но мою маму устроил даже подобный вариант примирения, она охотно набросилась на бабушку с объятиями. Я сидела за праздничным столом в воздушном бело-розовом платье, с большим, чем моя голова, белоснежным бантом на макушке, внимательно всматривалась в происходящее, чтобы спустя несколько лет искренне удивляться тому, как мама может простить бабушке тот день. Но люди странные существа, а обо всех способностях мозга приходится догадываться даже сейчас – в век нанотехнологий. Думаю, чтобы продолжить размеренную спокойную жизнь, мама привычно списала все на свое фирменное «не со зла» и окунулась в настоящее, оставив прошлое в прошлом.

Гораздо позже ко мне пришло понимание: почему бабушка так строга к маме и так ненавидит меня. А дело тут вот в чем. Ее брак с кандидатом исторических наук, профессором и так далее, моим дедом, который увез ее из нашего городка в большой город и приучил к хорошей жизни, уничтожила измена. Она достаточно комфортно чувствовала себя в роли просто жены профессора и гордилась этим. Ей нравилось приравнивать себя к интеллигентной дедушкиной династии педагогов, кандидатов разнообразных наук и профессоров, но все в один миг рухнуло, как Советский Союз. В один из дней, счастливой, как полагала бабуля, семейной жизни она застала деда на горячем. Прямо в их супружеской кровати он трахал одну из своих студенток. Бабуля была гордой дамой, несмотря на свое простецкое происхождение из семейства строителей. С чувством собственного достоинства, ножом в сердце и двенадцатилетней мамой она вернулась на родину, не испугавшись нелегкой судьбы матери-одиночки.

Не имея достойного образования, с корочкой ПТУ № 2 по специальности «зоотехник», бабушке было непросто, но ради солнечного будущего своего единственного ребенка она сумела выстоять. Она не гнушалась любой работы (благо в нашей округе достаточно фермерских угодий): оплодотворяла коров, ухаживала за свиньями, принимала роды у кобыл. Бабушка пахала как сто лошадей, вместе взятых, но порог ее дома не переступил ни единый мужчина, который сумел бы облегчить жизнь. Все свои несбывшиеся надежды она возложила на плечи моей мамы. Она из кожи вон лезла, чтобы ее дочь поступила в педагогический вуз и добилась всего того, чего не смогла добиться она сама. Ей так хотелось, чтоб ее дочь не зависела от мужчин, чтоб стала самодостаточной женщиной, чтоб построила свою жизнь по собственным правилам, но…