Клер Макинтош - Позволь мне солгать [Litres]

Мама тяжело дышит. Ее загнали в угол, ей некуда бежать, вся возможная ложь исчерпана. Она медленно пятится от Лоры, от меня.

– Куда ты идешь?! Стой на месте!

Мама оглядывается, смотрит на балкон. Мы на восьмом этаже. Заглядывает мне в глаза, молит о прощении. И мое сознание наполняют образы детства, точно на краю сознания, как в уголке комнаты, беззвучно включается телевизор: на экране – мама читает мне сказки; папа учит кататься на велосипеде; мама за ужином, она слишком громко смеется; родители скандалят на первом этаже, мама что-то кричит, папа кричит на нее в ответ…

Почему медлит полиция?

…кролик на крыльце, кирпич, брошенный в окно. Мама, держащая на руках Эллу. Обнимающая меня.

И вдруг я понимаю, что она задумала. Что она собирается сделать.

– Мама, нет!

Она идет. Медленно, медленно. Из соседней квартиры доносятся возгласы, гости начинают обратный отсчет секунд до полуночи. Лора затравленно переводит взгляд со входной двери на маму, ее отвлекают эти крики, она не знает, что делать, куда смотреть.

– Десять! Девять! Восемь!

Я выхожу вслед за мамой на балкон. Она знает, что все кончено. Знает, что ее посадят в тюрьму за содеянное. Я понимаю, что потеряю ее во второй раз.

– Семь! Шесть!

На лестничной клетке слышится глухой стук.

Лора переводит дуло пистолета в мою сторону. Целится прямо в меня. Ее палец на спусковом крючке напрягается. Мама плачет за моей спиной. На балконе завывает ветер.

– Пять! Четыре! Три! – Ликование в соседней квартире нарастает. Фейерверки, вопли, музыка – все становится громче.

– Не стреляй! – во все горло кричу я.

Шум оглушает. Тысяча децибел. Больше. Дверь срывает с петель, она с грохотом валится на пол, и кажется, что сотня вооруженных полицейских врывается в комнату. Шум, столько шума! Они кричат, мы кричим, и…

– Бросай оружие!

Лора оглядывается на угол комнаты, пистолет все еще у нее в руке. Мама наступает на осколки битого стекла на краю балкона. Край ее платья полощется на ветру. Мама смотрит мне в глаза.

А потом она падает.

Я кричу – все кричу и кричу и уже не знаю, раздается ли этот вопль только в моей голове или все окружающие тоже его слышат. Ее платье трепещет на ветру, как нераскрывшийся парашют, тело вращается, вращается, вращается, несется вниз. Над нашими головами взрывается фейерверк, наполняя небо золотыми и серебряными искрами.

Рядом со мной полицейский, он что-то говорит, но я его не слышу, на его лице тревога. Полицейский кутает меня в плед, укрывает Эллу. Положив ладонь мне на спину, он выводит меня на лестничную клетку, не дает задержаться в комнате, хотя, пока мы идем по гостиной, я вижу Лору на полу, над ней склонился другой полицейский. Я не знаю, жива она или мертва. И не знаю, есть ли мне до этого дело.

В «скорой» меня трясет. Девушка-парамедик приветливо улыбается мне, ее светлые волосы заплетены в две толстые косы, падающие на плечи. Она подносит шприц к моей руке, делает мне укол, и через пару секунд я чувствую себя так, словно выпила бутылку вина.

– Я кормлю грудью, – запоздало спохватываюсь я.

– Малышке не пойдет на пользу, если у вас случится паническая атака. Пусть лучше подремлет лишний часик, чем получит от вас адреналин, попавший в грудное молоко.

Задняя дверца «скорой» открывается со щелчком, и мне кажется, что я узнаю полицейского, он давал мне плед, но от укола перед глазами у меня все плывет и люди в форме будто все на одно лицо.

– К вам гости, – говорит полицейский, отступая.

– Нас не пускали за полицейское заграждение. – Марк забирается в «скорую» и резко, едва не падая, садится на лежанку рядом со мной. – Никто не говорил, что происходит. Я так испугался, что вы… – Он замолкает, голос изменяет ему, и Марк заключает нас с Эллой в объятия.

Малышка спит, и я снова думаю о том, видят ли младенцы сны и станут ли преследовать Эллу кошмары после всего, что случилось сегодня.

– Настрадалась ты, Энни? – Билли пытается улыбнуться, но ничего у него не получается. Его лицо искажает тревога.

– Лора… – начинаю я, но голова постепенно тяжелеет, язык заплетается.

– Я уколола ей успокоительное, у нее шок, – говорит парамедик. – Может проявиться некоторая заторможенность.

– Мы знаем, – говорит мне Билли. – Марк позвонил мне, чтобы отменить вечеринку, и рассказал о случившемся. О двоюродной сестре Кэролайн и ее неадекватном бывшем муже. Мне вся эта история показалась какой-то странной. Кэролайн никогда не упоминала сестру по имени Анджела. А потом я вспомнил, что Лора взяла в нашем магазине «Мицубиси-Шогун».

Всего несколько часов назад я пряталась на заднем сиденье, накрывала собой автолюльку с Эллой, боялась, что меня увидят. Я словно вспоминаю фильм – или историю, случившуюся с кем-то другим. Мне не удается вспомнить, какой страх я испытывала тогда, и я надеюсь, что не только успокоительное притупило мои чувства. Надеюсь, что страх не вернется.

– Я заехал за Билли, и мы помчались сюда, – дополнил картину Марк.

Между ними что-то изменилось – нет напряжения, угасла их постоянная перепалка, – но я слишком устала, чтобы разбираться в этом сейчас. Парамедики деликатно выводят их наружу, укладывают меня на лежанку, забирают Эллу. Я закрываю глаза. Проваливаюсь в сон.

Все наконец в прошлом.

Мюррей

Глаза Сары были закрыты, лицо расслаблено, будто она просто спала. Рука казалась странно тяжелой, какой-то холодной, и Мюррей нежно погладил пальцем тонкую, словно бумага, кожу. Слезы без тени стыда капали на белую больничную простыню, оставляя темные пятна, как от летнего дождя.

В этой палате стояло четыре кровати, но только койка Сары была занята.

Медсестра тактично вышла в коридор, позволив Маккензи побыть наедине с женой в этот столь сокровенный момент. Увидев, что мужчина поднял голову, она вернулась.

– В вашем распоряжении столько времени, сколько вам нужно.

Мюррей коснулся волос Сары. Время. Какое драгоценное сокровище. Сколько времени они с Сарой провели вместе? Сколько дней? Часов, минут?

Недостаточно. Времени никогда не бывает достаточно.

– Можете поговорить с ней. Если хотите.

– Она меня слышит? – Он смотрел, как грудь Сары мерно поднимается и опускается.

– Никто точно не знает, – мягко ответила она.

Медсестре было лет сорок, в ее темных глазах отражалось сочувствие.

Маккензи посмотрел на проводки и трубки, оплетавшие тело его жены, на множество устройств, поддерживавших жизнь в ее теле, на капельницу с морфином.

Врач объяснил ему, что в какой-то момент они просто увеличат дозу. Когда придет время.

«Скорая» прибыла уже через несколько минут – но врачи опоздали. В следующие дни, полнившиеся непрерывной чередой медсестер и врачей, горой медицинской аппаратуры и кипами документов, Мюррей вновь и вновь представлял себе эти минуты, думал, что случилось бы, будь он дома. Будь он рядом с Сарой.