Игорь Берглер - Потерянная Библия

А когда их работа была завершена, Чарльз и его команда устроили вечеринку, после чего надолго отключились. Чарльз так устал за эти дни, что уснул на диване с куриной ножкой во рту, а проснулся спустя сорок часов. Спустившись вниз, он обнаружил, что дом вычищен до блеска. На холодильнике висела записка, в которой студенты благодарили его за то, что он позволил им принять участие в великом историческом событии.

Остатки еды были аккуратно сложены в холодильник, и, наполнив тарелку и налив кофе в огромную чашку, Чарльз направился в гостиную. В холле, у самого входа, он обнаружил нераспечатанный конверт из манильской бумаги. Подняв его, он устроился у телевизора: по всем каналам передавали бесконечные дебаты. В течение нескольких предыдущих дней аналитики высказывали опасения, что мир захлестнет жестокая и кровавая революция, но все они ошибались. Сотни миллионов людей выходили на улицы по всему миру, но атмосфера была скорее праздничная. Более восьмидесяти пяти процентов опрошенных в Соединенных Штатах смотрели в будущее с надеждой и считали, что все случившееся — к лучшему. Количество просмотров последних видеороликов, которые выложила в сеть команда Чарльза, перевалило за миллиард. Многие сайты рухнули из-за наплыва посетителей, но каждую секунду создавались новые, только для перепостов документов, выложенных Чарльзом в общий доступ.

Кот Зорро, ластившийся ко всем и совершенно ошалевший от царившего в доме хаоса, дважды мяукнул и запрыгнул на колени к Чарльзу. Кота назвали в честь героя фильма, который Чарльз очень любил в детстве. Никакого отношения к французско-итальянской версии с Аленом Делоном и Стенли Бейкером тот не имел. Роль преступника играл англичанин. Чарльз посмотрел его раз сто с лишним и все представлял, что это он — рыцарь правосудия в маске. Всякий раз, когда какой-то лишенный воображения взрослый интересовался у него, кем он хочет стать, когда вырастет, он неизменно отвечал: «Зорро». Сейчас же профессор не понимал, то ли это дед, одержимый мечтой о правосудии, заставил его так полюбить этот фильм, то ли все было наоборот.

Так или иначе, Чарльз решил, что наконец-то удовлетворен. Он приглушил звук, задаваясь вопросом, сумела ли его команда эффективно скрыть источник своих потрясающих разоблачений. Как скоро к нему придут сотрудники службы безопасности и уведут на допрос?

Этого он не знал, так что решил открыть конверт. И с изумлением воззрился на собрание документов, которое видел в библиотеке сэра Уинстона. Старый историк обещал ему, что у него обязательно появится возможность просмотреть их все, и вот теперь они оказались у него в руках. Чарльз пролистал страницы. Позднее он займется ими всерьез, но сейчас он испытывал такое любопытство, что хотел прочесть их все сразу.

Однако вдруг он заметил текст, написанный от руки на пергаменте, очень похожем на пергамент «библии дьявола». Текст был на латыни, поэтому Чарльз в процессе чтения перевел его на английский.

Ваше преподобие и возлюбленные братья!

Мои грехи, которые я признаю и которыми не горжусь, заставляют меня раскаяться, оставить этот монастырь и отправиться бродить по земле, подобно душе, наказанной за недостаток веры. Что же до меня, то веры мне всегда хватало, и вы знаете, что я был хорошим и благочестивым братом. Но поскольку я человек и ничто человеческое мне не чуждо, я грешил. Сейчас я понимаю, почему меня хотели замуровать в стене. Вы приняли это решение не ради того, чтобы наказать меня, а чтобы продемонстрировать другим, что они могут впасть в тот же плотский грех утех и что в таком случае приключится с ними. Если бы они сделали то же, что и я, их ждала бы та же участь. Моя плоть слаба, а вера недостаточна, чтобы защитить меня от искушений дьявола.

Чарльз с первых же слов понял, что перед ним письмо монаха из бенедиктинского монастыря Подлажице, которому легенда приписывает создание «Гигантского кодекса».

Хоть я и верил, что на Страшном суде буду избран среди лучших, я все же любил эту земную жизнь, как в определенной степени люблю и сейчас. А потому, умирая от страха, я дал опрометчивое обещание. Я поклялся вам в тот вечер, что если вы оставите меня в живых, я за одну ночь напишу книгу, какой свет не видывал. В ней я соберу всю мудрость этого мира, ибо вдохновляет меня Бог-Отец, Его Сын в своей вечной славе и Святой Дух. Оставшись один в келье в ту ночь, я долго молил Бога, и Его мать, и всех святых о помощи. Я ничего не ел, я в покаянии стоял на коленях. Они болели, и губы мои пересохли от неустанных молитв. Но часы бежали, а ничего не происходило. Когда мне стало ясно, что я недостоин любви и божественного света, я снова смирился. Поднялся на ноги, разделся донага и совершил то, чего делать не следует, за что мне стыдно, и поэтому теперь я ухожу, чтобы никто не увидел и не узнал меня, особенно же мои братья, доверие которых я обманул дважды. Я плевал на священный крест, мочился в своей келье. Касался своей скверны, пока дрожь от дьявольского удовольствия не охватила меня целиком. Я был готов в тот миг на все. Я пытался найти черную кошку, чтобы поцеловать ее в низ хребта. Но в ту гнусную ночь даже маленькие котята, часто прибегавшие к окну моей кельи, оставили меня.

Текст восхитил Чарльза, он решил, что тот заслуживает особого отношения, особенно с учетом того, что он не держал во рту сигары со дня своего возвращения домой. Вынув из ящика стола одну из своих любимых сигар, он снова устроился на диване.

Поэтому, сдавшись во очередной раз, потрясенный бесконечным отчаянием, навеянным близостью смерти, я воззвал к дьяволу, умоляя его прийти и помочь мне. Я клялся, что отдам ему все, что бы он ни попросил, я молился, но что я мог предложить ему, кроме своей грешной души? Я пообещал ему душу, если он спасет мою жизнь. В келье стало холодно, словно зимой, несмотря на то что лето было в разгаре, и я услышал звук прихрамывающей походки. А когда поднял глаза, то узрел Люцифера в виде тени на стене. Он приказал мне взять в руки перо и записать то, что он мне продиктует. Однако даже после этого я не смог выполнить свою клятву.

Люцифер сказал мне, что я не должен волноваться об этом, а вместо того нарисовать его сына в княжеском наряде, но не в мантии и с королевским скипетром, а в подгузниках, какие надевают младенцам — naturalia non sunt turpia [73] Что естественно, то не постыдно ( лат. ). , — чтобы они не пачкали весь дом своими испражнениями. Кроме того, он велел мне исписать целый лист пергамента с двух сторон так, как он мне прикажет. При этом мне следовало отпустить свою руку, ибо он будет водить ею, поскольку, как он сказал, я слишком туп для того, чтобы понять эти слова. Я спросил у него, как мне начать, и он приказал мне просто отдаться его воле и позволить ему поцеловать меня в шею. Я согласился. С того момента я ничего не помню. Я знал лишь, что утром, когда я проснусь, книга, которую я пообещал, будет написана.