Нельсон Демилль - Реки Вавилона

— И где вы намерены получить подобные убедительные доказательства, генерал? — поинтересовался премьер-министр. — Больше мы не примем от вас никаких божественных озарений, если только сами не услышим то же самое.

Ласков проигнорировал раздавшиеся смешки.

— Могу ли я употребить всю власть и действовать от вашего имени?

— Вы просите слишком многого.

— Хотя бы до рассвета.

— Ладно, надеюсь, вы не причините большого вреда за такой короткий промежуток времени. Хорошо. Одновременно с этим будет полным ходом вестись подготовка десантной операции. Если вы придете сюда до половины шестого и представите неопровержимые доказательства хотя бы того, что «Конкорд» находится в Вавилоне, я отдам приказ, и мы все скрестим пальцы в надежде на удачу. Однако если до этого Ирак заявит, что по данным их разведки в этом районе никого нет, то любые ваши доказательства уже де-факто не будут считаться неопровержимыми. Но в любом случае после рассвета я настою, чтобы Ирак сдержал слово и направил туда своих военных. Я не хочу, чтобы в Вавилоне наши десантники столкнулись с их войсками, а это значит, что крайний срок начала нашей операции — пять тридцать. Вам все ясно?

— Я бы хотел возглавить истребители, которые будут принимать участие в операции.

Премьер-министр сел в кресло и покачал головой.

— Нет, вы только посмотрите на него. Да вы теперь даже не находитесь на военной службе. И зачем я только предоставил вам право действовать от моего имени? Должно быть, я просто рехнулся.

— Прошу вас.

В зале наступила тишина. Премьер-министр, казалось, надолго задумался, потом снова встал и посмотрел на Ласкова.

— Если вы убедите меня в необходимости проведения десантной операции, я с удовольствием позволю вам возглавить истребители. Другого мне и не хотелось бы посылать, — двусмысленно добавил он.

Ласков отдал честь, повернулся и стремительно покинул зал заседаний. Талман последовал за ним.

Когда они миновали толпу, собравшуюся в холле, Талман спросил, понизив голос:

— Какую, черт побери, информацию ты сможешь раздобыть за такое короткое время?

Ласков пожал плечами.

— Не знаю.

Они вышли на улицу, прошли мимо колонн, украшавших фасад здания, миновали железные ворота. Оба молчали. Иерусалим был спокоен, если не считать горячего и сухого ветра. Несмотря на жару, ночь была превосходной, какой бывают ночи весной только в Иерусалиме: воздух напоен сладким запахом цветущих растений, небо кристально чистое. Над головой, излучая желтый и теплый свет, висела восковая луна. Цветы, виноград и деревья заполняли все свободные пространства, словно в деревне. Сама улица была вымощена древними камнями, на ней стояли дома самого разного возраста: от двадцати до двух тысяч лет. Но для Иерусалима возраст домов не имел значения. Все здесь одновременно было и молодым, и древним.

Первым молчание нарушил Талман:

— Тогда зачем ты сказал это, черт побери? Ведь был же шанс, что они проведут голосование. А теперь ты им предоставил самый простой выход.

— Они бы не проголосовали за десантную операцию.

Талман посмотрел на Ласкова.

— Ты сомневаешься в собственных выводах?

Ласков резко остановился.

— У меня нет абсолютно никаких сомнений. Они в Вавилоне, Ицхак. Я это знаю. — Он замялся, потом добавил: — Я даже слышу их.

— Чепуха. Вы, русские, неисправимые мистики.

Ласков кивнул.

— Это точно.

Талман попытался воспользоваться тем, что в недавнем прошлом был начальником Ласкова.

— Я настаиваю на том, чтобы ты сообщил мне, что задумал, когда говорил о предоставлении убедительных доказательств.

Ласков зашагал дальше.

— Предположим, ты захотел подать знак самолету-разведчику, находящемуся на большой высоте. Как бы ты сделал это, не имея радио?

Талман задумался на секунду.

— Ты имеешь в виду знак, который бы он сфотографировал? Ну, я бы разложил на земле что-нибудь большое… ты понимаешь. А если это сделать невозможно или если самолет слишком высоко, если темно… или если песчаная буря, тогда я… я бы соорудил источник тепла, наверное. Но мы видели эти источники тепла. Они не могут являться убедительными доказательствами.

— Они станут такими доказательствами, если будут выложены в форме звезды Давида.

— Но там не было ничего подобного.

— Нет, было.

— Не было.

Продолжая свой путь, Ласков, похоже, разговаривал с самим собой.

— Там собрались такие умы, и странно, что никто не подумал об этом. Но это вообще очень сложная штука… я имею в виду фотографии, сделанные в инфракрасном излучении. Возможно, у них уже выложена звезда Давида, а они только ждут момента, чтобы зажечь ее, когда заметят самолет. Или, может быть, у них не осталось керосина, а может, осталось слишком мало, и они расходуют его только на изготовление «коктейля Молотова». Да и почему они должны думать, что над Вавилоном может появиться разведывательный самолет? Я имею в виду, почему…

Талман оборвал его рассуждения.

— Тедди, все дело в том, что они не зажгли звезду Давида и вообще не подали никакого сигнала, означающего «Мы здесь!» Может, им не хватило времени… — Голос Талмана дрогнул. — Но, как бы там ни было, никаких сигналов и знаков нет.

— А если бы был ?..

— Меня это полностью убедило бы. Да и большинство остальных.

— Что ж, тогда нам следует посмотреть на фотографии, которые разведка ВВС не посчитала нужным отправить премьер-министру. Уверен, на них мы увидим остаточное тепло от сгоревшего керосина, и этот знак будет иметь форму звезды Давида. Главное знать, что ты хочешь увидеть… и тогда обязательно увидишь.

Талман резко остановился. Голос его прозвучал тихо, почти шепотом.

— Ты с ума сошел?

— Вовсе нет.

— Ты на самом деле собрался подделать одну из этих фотографий?

— А ты веришь, что они находятся… или находились… в Вавилоне?

Талман верил в это, хотя и сам не знал почему.

— Да.

— А в то, что цель оправдывает средства?

— Нет.

— Если бы там находилась твоя жена… или дочь… ты думал бы иначе?

Талман знал об отношениях Ласкова и Мириам Бернштейн.

— Нет.

Ласков кивнул. Талман не лгал. Он провел слишком много времени среди англичан, при принятии решений эмоции у него отодвигались на задний план. В большинстве случаев это была очень хорошая черта характера, но иногда Ласкову хотелось, чтобы Талман вел себя в большей степени как еврей.

— Пообещай мне, что забудешь о нашем разговоре и отправишься спать.

— Нет, — отрезал Талман. — Я считаю своим долгом арестовать тебя.

Своими большими руками Ласков взял Талмана за плечи.

— Они умирают в Вавилоне, Ицхак. Я знаю это. Ицхак, позволь мне помочь им. Позволь мне сделать то, что я должен сделать. Забудь о нашем разговоре. Когда ты был моим командиром, ты раз или два закрывал глаза на мои дела… да, да, я знаю это… и не надо смущаться. Иди домой. Иди домой и спи до полудня, а когда проснешься, все уже будет закончено. Нас ждет национальный праздник… или, да, трагедия… а может, даже война. Но какой здесь может быть выход? Позволь мне сделать это. Меня не волнует, что случится со мной после, но сейчас позволь мне уйти.