Джеймс Хэйзел - Поденка

Она снова слышала голос своего отца. Но как она могла оправдать его ожидания? Она была дочерью великого Филипа Рена, генерального прокурора. Юриста юристов. Как он и велел, Хейли поступила учиться на юриста, но смогла проучиться только неделю. После этого прошло уже почти восемнадцать лет. Через три года ей исполнится сорок, но в активе у нее нет ничего, разве что два неоконченных романа-комикса и работа в магазине, торгующем подержанными вещами и отдающем выручку на благотворительные цели.

И все. Вся ее жизнь пошла наперекосяк, когда она бросила университет. Жизнь, полная всяческих «не так чтобы». Девушка, которая была не так чтобы симпатичной, не так чтобы умной, не так чтобы такой же, как остальные. И не такой, какой хотел ее видеть отец. Может быть, потому что она не родилась мальчиком. Отец был с ней особенно резок, когда они разговаривали в последний раз. Он убеждал ее вернуться домой. Наверное, чтобы опять попытаться отвратить ее от Иисуса. Он злился из-за того, что Хейли вступила в Церковь Творения, но ей было все равно. Став частью маленькой паствы преподобного Мэтью, она наконец-то обрела что-то стоящее. Что-то, за что можно было держаться.

Поэтому она сразу же и пошла к преподобному Мэтью за советом после того, как на прошлой неделе на коврике в ее прихожей оказался этот конверт. В конверте не было ни записки, ни письма, на нем не было даже адреса, только ее имя. Кто-то подошел к самой моей двери и опустил его в прорезь для почты. При одной мысли об этом женщина содрогнулась.

Когда она высыпала его содержимое на свою кровать, ее чуть не стошнило.

Всего спустя час Хейли сидела, дрожа как осиновый лист, за столом в задней комнате культурно-развлекательного центра, где Церковь Творения проводила свои службы, деля помещение с клубом танцев под музыку кантри и местным отделением Общества анонимных алкоголиков.

– Вы знаете, зачем вам это принесли? – спросил преподобный Мэтью.

Он был, как всегда, мягок и добр, но по тому, как он на нее смотрел, как накрыл ее руку своей ладонью, Хейли поняла – ему от этого так же не по себе, как и ей самой.

В ответ женщина покачала головой. Она понятия не имела, с какой стати кому-то понадобилось послать ей… это .

– Оставьте конверт у меня, – посоветовал Мэтью, и она, чувствуя благодарность, пододвинула лежащий на столе конверт к нему.

Хейли пыталась забыть об этом конверте, но так и не смогла. Она выбросила постельное белье, на которое выпало его содержимое, – оно казалось ей оскверненным, нечистым. Но воспоминание о том, что она увидела тогда на своей кровати, все еще неотступно преследовало ее, и, что еще хуже, Хейли не могла отделаться от ужасной мысли, что ее последний разговор с отцом и этот конверт как-то связаны между собой.

Возможно, мне и впрямь следовало вернуться домой, когда он сказал, чтобы я возвращалась.

Женщина провела щеткой по волосам, не отрывая глаз от зеркала. В нем отражалась ее комната, чистая и прибранная, как всегда.

Но что-то в ней изменилось.

Щетка для волос в руке замерла, и Хейли вгляделась в отражение комнаты внимательнее. Все как будто на своих местах. Но все-таки что-то не так.

Все дело в двери, ведущей в прихожую.

Раньше она была открыта, но сейчас медленно закрывалась, скрипя петлями. Закрывалась сама.

Хейли похолодела.

О, Иисус, будь со мной.

Перед дверью стоял мужчина, его руки были опущены, лицо закрывал белый капюшон с прорезями, через которые на нее смотрели темные глаза.

– Ваш крестный – генеральный прокурор? – Джорджи явно была взволнована.

– Филип Рен был другом моей семьи, – объяснил Прист. – Они с моим отцом были давними друзьями. Еще с тех пор, как вместе учились в частной школе.

Обеды у Ренов всегда казались Присту скучными, и он не питал к Филипу Рену особой любви. Филип относился к той категории самоуверенных людей, которые имеют полное право быть таковыми. Сара как-то в лицо назвала его «гнусной самовлюбленной свиньей». Уильям же всегда проявлял к нему безразличие.

Жена генерального прокурора, Терри, женщина миниатюрная и деликатная, являлась полной противоположностью своего мужа. Их единственная дочь Хейли была еще бо́льшим интровертом, чем ее мать. Присту сорок три; Хейли, наверное, лет на семь-восемь моложе, но она из тех людей, которые, как кажется, не стареют. Она словно так и застряла в возрасте двадцать с небольшим. Возможно, в том числе и поэтому Сара никогда не испытывала к ней особой симпатии. Но Сара была девчонкой-сорванцом и провела детство и юность, бегая босиком и лазая по деревьям, Хейли же все свои юные года читала книги, запершись в комнате. Совершенно очевидно, что она разочаровала своего отца, но едва ли ее можно в этом винить.

– Наверное, это здорово, – сказала Джорджи.

– Что именно?

– Здорово, когда твой крестный отец – сам генеральный прокурор.

– Почему?

Джорджи замялась.

– Ну… мой крестный – наш местный приходской священник.

Прист смотрел, как она теребит свой хвост. Если на ней и был какой-то макияж, то совсем малозаметный. Ему в ней это нравилось.

– Да прочитайте же нам это чертово письмо, Прист, – потребовал Окоро.

«Дорогой Чарли!

Я пишу это письмо в спешке и с тяжелым сердцем. В это сложное для меня время я могу обратиться за помощью лишь к немногим. И хотя это непростительно, я решил обратиться к тебе.

Пожалуйста, не взыщи на краткость этой записки. У меня мало времени. На кону стоят жизни людей. Я пишу эти слова вполне осознанно, зная, что своими действиями я могу подвергнуть опасности и тебя. Единственное, что я могу сделать в этой связи, – принести тебе свои извинения, хотя я отнюдь не рассчитываю, что ты их примешь.

Я отправил тебе домой небольшую посылку с компьютерными данными. У меня осталась только одна надежда – ты поймешь, что с ними делать.

Для меня же все кончено.

Прости.

Какое-то время все молчали.

– Но вы не получили этой бандероли, – заметил Окоро, прервав молчание.

– Не получил. Но компьютерные данные, о которых говорит Рен, наверняка находятся на той флешке, которую искал Майлз Эллиндер.

– В этом письме он говорит, что, возможно, подвергает вас опасности, ведь так? – озадаченно произнесла Джорджи.

– Мне собирались высверлить глаза. Так что Рен не ошибся.

Прист взял трубку телефона.

– Неужели вы можете просто взять и позвонить генеральному прокурору? – усомнилась Джорджи.

– Можно позвонить любому человеку, если ты знаешь его номер.

Телефон Филипа Рена не отвечал. Прист набрал другой номер.

Он слышал, как Джорджи робко сказала: