Джеймс Хэйзел - Поденка

– И?

– И я сейчас отправлю вам фото его страниц вместе со снимком стола.

В кухне было холодно. Прист нашел в буфете какие-то не знакомые ему хлопья, вид которых сулил ему здоровый сладкий завтрак. Сел рядом с чугунной печкой – похоже, единственным источником тепла в кухне.

Отыскал в контактах смартфона номер Джессики и позвонил. Сигнал совсем слабый, возможно, недостаточный для разговора, но это неважно – ее телефон сразу же переключился на голосовую почту. Разумеется, на раздел общих сообщений. Ничего личного.

Последовала длинная пауза. Прист вдруг осознал, что понятия не имеет, о чем говорить.

– Джессика, – сказал он наконец. – Это я. Как ты уже, конечно, поняла. Просто хотел узнать, как у тебя дела, где ты сейчас и все такое. Да, вот еще что – МакЮэн скурвился, так что обходи его стороной. Джорджи прислала мне фото письменного стола Рена, сделанное вчера вечером. На нем виден четкий след грязного ботинка, который МакЮэн подделал после смерти Рена, использовав его обувь прежде, чем снять его тело. Как мы и думали, самоубийство сэра Филипа было инсценировано. Позвони мне, когда прослушаешь это сообщение. Было бы здорово… снова услышать твой голос.

Прист уже собрался отправить ложку хлопьев в рот, когда, подняв глаза, увидел стоящую в дверях Скарлетт.

– Сколько времени вы уже здесь стоите? – спросил он.

– Достаточно долго. Что произошло между вами и Джессикой? – спросила Скарлетт, нахмурив брови и сложив руки на груди.

Прист ответил вопросом на вопрос:

– Вы ее сегодня не видели?

– Она уехала. Рано.

– Понятно.

– Надеюсь, вы знаете, что делаете, мистер Прист.

– Я вовсе не собирался…

– Я не то имею в виду. – Скарлетт села за стол напротив него; на плечи ее был накинут красный шелковый халат. Может, она провела ночь, смотря по телевизору старые черно-белые ужастики, но выглядела вполне неплохо. – Я имею в виду эту историю с Майлзом.

Прист поднял одну бровь:

– Значит, Майлз все-таки был вам небезразличен?

– Мне небезразлична «Эллиндер груп». – Скарлетт прищурилась. – Через три недели, мистер Прист, министерство здравоохранения сделает заявление, в котором порекомендует врачам общей практики перестать выписывать антибиотики – антибиотики, которые производим мы. Мне, мистер Прист, небезразличны котировки наших акций. А заводя интрижку с Джесси прямо здесь, в нашем семейном гнезде, вы подкладываете нам свинью.

– Я… – Чарли хотел объяснить, что хотя ему нет дела до котировок акций, ему небезразлична Джессика.

Но это показалось неуместным, к тому же не хотелось делать такое важное признание. Но есть и кое-что еще.

– Как вы назвали этот дом?

– Что?

– Этот дом. Как вы его назвали?

– Наше семейное гнездо. – Похоже, Скарлетт была озадачена. – Прист? Что с вами?

Наше семейное гнездо.

Прист сунул полную ложку хлопьев в рот, потом вскочил и бросился вон.

27 марта 1946 года

Отдаленная ферма в центральной Англии

Рак проснулся на рассвете; у него раскалывалась голова, а на простыне осталось пятно спермы.

Он протянул руку, но знал, что Ева уже ушла. Полковник помнил, что она встала с постели в середине ночи. Он выругал себя за то, что тогда проснулся не до конца и подумал, что она просто идет в туалет.

Сев, Рак потер раскалывающуюся голову. Где-то кукарекал петух. Если он когда-нибудь найдет эту чертову птицу, он ее пристрелит. Прежде чем встать с постели, Рак провел рукой по груди. Потом посмотрел на себя в зеркало – его кожа была усеяна царапинами и синяками. Это походило на результат нападения дикого зверя. Полковник надел брюки, рубашку, галстук. Потом облачился в свой новый бежевый пиджак в тонкую полоску из тех, что продавали по карточкам. Все это было аккуратно отглажено.

После того как Ева наконец заснула, Рак запер свой пистолет в ящике стола – он бы сделал это, даже если бы находился один, но минувшей ночью проделал этот повторяющийся ритуал с особым тщанием. Берти пытался не думать о том, что вытворяли в постели, о том, какого зверя она в нем пробудила, но у него не получалось выбросить из головы эти воспоминания. Полковник не мог избавиться от мысли, что Ева Миллер возбуждала в нем нечто такое, чего он боялся и сам.

Рак сглотнул. Фицджеральд погиб. Его, Рака, любовница была убийцей.

В дверь постучали – три торопливых удара кулаком, и не успел Рак отреагировать, как она распахнулась. На пороге стоял солдат, раскрасневшийся и потный, несмотря на холод. К висящей на его плече винтовке был примкнут штык. Рак с трудом припомнил его имя. Пэрис. Рядовой Пэрис.

– Сэр, вы должны пойти туда. – Солдата била крупная дрожь.

– Что стряслось? – Рак взял из ящика пистолет. Слава богу, он оказался на месте.

– Это касается доктора Шнайдера…

Рядовой Пэрис резко повернулся, выбежал в коридор и, громко топая, сбежал по лестнице.

Чтобы не отстать от него, Раку тоже пришлось бежать. Вслед за Пэрисом он пересек двор, оглядываясь по сторонам в поисках Евы. Где же она ? Он обернулся и посмотрел на дом. Свет в кухне не горел. И в окнах второго этажа тоже не видно никакого движения. Все было неподвижно и безмолвно.

Если не считать этого чертова петуха.

Пэрис распахнул дверь одной из построек, и Рак увидел еще двух солдат, их лица частично освещались свисающей с потолка лампочкой без абажура. Они отпрянули от полковника – это были те самые солдаты, которым он приказал похоронить Фицджеральда.

– В чем дело? – резко спросил он.

Солдаты испуганно переглянулись. Рак уже начинал терять терпение.

– Ну? Что там?

Один из солдат поднял щеколду на двери камеры Шнайдера. Похоже, замок на ней уже отперли. Дверь открылась, и солдат жестом показал Раку, чтобы тот вошел.

Рак достал пистолет, вслед за ним с винтовкой наперевес в камеру последовал Пэрис. Остальные двое остались снаружи, заглядывая внутрь.

Но оружие и не понадобилось. Шнайдер сидел на полу, прислонясь к кровати, и не представлял никакой угрозы. Его лицо с резкими чертами было изуродовано до неузнаваемости: окровавленное, распухшее, нос свернут набок. Тело также покрывали раны, а на одежде темнели пятна крови. Более всего пострадали ступни – они превратились в кровавую кашу.

– Мы нашли здесь эту штуку, полковник, – сказал один из солдат.

Рак повернулся. Солдат держал в руке окровавленный молоток-гвоздодер.

Полковник прошел вперед и опустился на колени. Глаза Шнайдера заплыли, дыхание было затруднено. Его раны ужасали. Сердце Рака билось часто и гулко. Нет, он не испытывал к нацисту никакой жалости – тому всего лишь воздалось по заслугам, – но сначала Фицджеральд, а теперь вот это… Похоже, затевалось какое-то злое дело.