Джонатан Келлерман - Дочь убийцы

Вскоре девочка перестала вспоминать обо всем, что происходило до ее переезда на Джун-стрит.

Софи очень хорошо готовила, но не любила готовку, о чем не раз говорила Грейс.

– Тогда зачем вы это делаете? – удивилась однажды девочка.

– Кто-то же должен, дорогая. А Малкольм на кухне – это настоящая катастрофа.

– Я могу научиться.

Софи, стоявшая у своей шестиконфорочной плиты, повернулась к девочке, которая сидела за кухонным столом и читала книгу о птицах Северной Америки.

– Ты будешь учиться готовить?

– Если вы хотите.

– Предлагаешь избавить меня от стряпни?

– Ага.

Глаза Софи стали влажными. Она отложила прихватку, подошла к Грейс, взяла ее за подбородок и наклонилась к ней. На мгновение девочка испугалась, что Софи собирается ее поцеловать. Ее никто еще не целовал. Ни разу.

Наверное, Софи почувствовала ее смятение, потому что просто погладила ее подбородок и сказала:

– Это благородное предложение, мисс Блейдс. Возможно, когда-нибудь я поймаю тебя на слове, но, пожалуйста, не думай, что тебе нужно о нас заботиться. Это мы должны заботиться о тебе.

Впервые в жизни Грейс растрогалась от ласкового прикосновения, причем намеренного.

– Ладно? – спросила Софи.

– Ладно.

– Значит, договорилась. Сегодня мы сбросим оковы домашних дел, и выдающийся, но временами беспомощный профессор Блюстоун отвезет нас обеих на ужин. Что-нибудь дорогое и шикарное. Звучит неплохо?

– Грандиозно. – Еще одно классное словечко.

– Именно, грандиозно. Думаю, что-нибудь французское, потому что никто так не чувствует haute cuisine [16], как французы.

– И haute couture [17], – добавила Грейс.

– Откуда ты знаешь об haute couture ?

– Из журналов.

– Ты знаешь, что означает слово haute ?

– Изысканный.

– Строго говоря, это «высокий». Французы склонны делить все на высокое и низкое. У них не только рестораны – есть еще кафе, бистро, пивные и так далее.

– Куда мы идем сегодня?

– Определенно, в ресторан. Малкольм обязан обращаться с нами, как с haute девушками, коими мы и являемся.

В тот вечер, в заведении под названием «У Антуана», Блейдс испытывала сложные чувства. На ней было тесное платье, царапавшее кожу, и ей было немного страшно в этом темном, почти безмолвном помещении со стремительными официантами в черных фраках, которые выглядели так, словно высматривали ее ошибки.

Она соглашалась на все. Мясо с картофелем и зелеными овощами было очень вкусным. Но когда один из сердитых официантов принес маленькие металлические судки – наверное, это… о боже, улитки ! – она почувствовала тошноту. И словно этого было недостаточно, другой официант поставил на стол блюдо с чем-то костлявым, похожим на цыплячьи лапки. Грейс подумала, что жестоко убивать таких маленьких цыплят, но потом Малкольм объяснил, что это жареные в масле лапки лягушек !

Девочка старалась не смотреть, как ее приемные родители втыкают крошечные вилки в раковины улиток, извлекают большие студенистые комки, посыпанные петрушкой, жуют, улыбаются и глотают. Старалась не слышать, как хрустят лягушачьи лапки в мощных челюстях Малкольма.

Смотри-слушай-учись, смотри-слушай-учись .

Блюстоун протянул лягушачью лапку Грейс:

– Ты не обязана, но попробуй удивить себя. Тебе может понравиться.

Блейдс собралась с духом и откусила маленький кусочек. Ничего особенного, но вполне съедобно.

Надо сделать вид, что это и вправду маленькие цыплята. Нет, это слишком. Лучше представить, что это взрослые куры, которые просто не выросли из-за болезни или по другой причине.

Куры, у которых проблемы с гипофизом. Грейс узнала это из урока биологии две недели назад.

– Спасибо, Малкольм, – сказала она.

– Рад, что тебе понравилось.

В этом сне мне нравится все .

В четырнадцать с половиной лет Грейс считала этот красивый дом своим. Опасное чувство, но она ничего не могла с собой поделать, потому что жила тут дольше, чем в любом другом месте.

За исключением самого начала, но это не считается.

Иногда она позволяла себе воображать, что принадлежит Софи и Малкольму. Не так странно, как она читала в стихах. Более… цивилизованно.

Три месяца назад Грейс рискнула и позволила своим пальцам коснуться руки Софи, когда они поехала за покупками в «Сакс» в Беверли-Хиллз. Прикосновение длилось достаточно долго, и Мюллер, наверное, поняла его значение.

Женщина ласково сжала ее руку, и несколько секунд они шли, держась за руки, пока Грейс не занервничала, и Софи отпустила ее.

Потом, когда они заканчивали легкий ланч в кафе-кондитерской «Сакс», та погладила своими длинными, изящными пальцами щеку приемной дочери. И улыбнулась, словно от гордости.

Они пришли покупать бюстгальтер для Блейдс. Софи осталась снаружи примерочной, но сначала дала совет:

– Смотри, чтобы он хорошо сидел, дорогая. От этого многое зависит: либо надежная поддержка, либо боли в спине в моем возрасте.

Девочка поняла ее. Для такой стройной женщины, как Софи, ее грудь была слишком большой. У самой Грейс пока имелись всего лишь выпуклости, хотя соски стали в два раза больше.

– Логично. Спасибо, что учите меня, Софи, – сказала Блейдс.

– А кто же еще, дорогая? Мы, девочки, должны держаться вместе.

В пятнадцать у Грейс под мышками выросли пучки мягких светлых волос, а внизу живота – рыжеватый треугольник, в который она запускала пальцы каждую ночь, чтобы возбудить себя перед мастурбацией. Светлый пушок на лодыжках был почти невидим, но Софи все равно показала, как сбривать его, не порезавшись.

– Каждый раз бери новое одноразовое лезвие, но сначала нанеси вот это. – Она протянула девушке стеклянную бутылочку с золотистым лосьоном; на этикетке было что-то написано по-французски. – В составе есть алоэ, такое колючее растение, которое выглядит невзрачно, но имеет много полезных свойств.

Грейс знала об алоэ, как и о других растениях. Теперь материалы для ее домашних занятий соответствовали уровню колледжа – как минимум, – и Малкольм объявил, что ее словарный запас «удивительно богат, как у соискателя докторской степени в хорошем университете, я не шучу». Ее мозг легко усваивал все, за исключением математики, но Блейдс очень старалась, чтобы овладеть и этим предметом.

Таков был ее мир: они трое, иногда Рэнсом Гарденер, еще реже Майк Либер.

И в основном занятия.

Однажды, в самом начале, Малкольм и Софи спросили приемную дочь, не желает ли она общаться с другими детьми. Грейс решила быть честной.

– Мне бы не хотелось, – ответила она, и когда через несколько месяцев они повторили этот вопрос, ответ был таким же. Больше к этой теме не возвращались.