Эрика О'Роурке - Диссонанс

Наверное, Саймон в самом деле мог бы стать неплохим барабанщиком. Он обладал безукоризненным чувством ритма. А вот мелодичная музыка ставила его в тупик. Руки, такие искусные в обращении с баскетбольным мячом, часто подводили его, путешествуя по клавиатуре пианино. Саймону не нужен был метроном – он существовал в его голове. Но его игра на фортепиано была в самом деле чудовищной.

– Мои поздравления, – усмехнулась я. – Ты можешь считать себя официально признанным худшим пианистом, кого мне когда-либо приходилось слышать.

– Я могу насвистеть свою партию, – возразил Саймон и, сложив губы трубочкой, издал целую серию звуков, похожих на крики рассерженной чайки.

– А это что было? – спросила я, поморщившись.

– Как – что? Наша композиция, – ответил Саймон с таким видом, словно я его смертельно обидела. – Ты что же, не узнала?

– Ладно, мы что-нибудь для тебя придумаем.

Один из отраженных Саймонов еще недавно подзывал Игги мелодичным свистом, но, вероятно, у него было больше времени для практики, чем у Саймона, живущего в Главном Мире.

– Я вообще не понимаю, почему мы должны исполнять то, что сочинили, – заявил он. – Предмет ведь называется теория музыки, верно? Исполнительское мастерство здесь ни при чем. Именно поэтому я решил, что будет лучше, если займусь сочинением полифонического произведения с тобой. До того, как появилась эта Пауэлл, по теории музыки у всего класса был высший балл.

– Ты просто сердишься на нее за то, что она не дает тебе добиться своего. Тебе ведь все легко дается, разве не так?

– Не все, – пробормотал Саймон и нахмурился. – И знаешь, в чем я вижу еще одну несправедливость?

Прежде чем ответить, я рассеянно проиграла еще несколько тактов.

– Что в качестве напарника тебе достался виртуоз? Что ж, похоже, со стороны мисс Пауэлл это действительно была китайская хитрость.

– Знаешь, я часто думал, как у тебя получается – пропускать занятия таким образом, что тебя никто не может поймать?

Я убрала руки с клавиш:

– Что ты имеешь в виду?

– Ты ходишь в школу. Я часто вижу тебя на уроках теории музыки, что, в общем, понятно. Сколько раз ты пропускала уроки по истории за последнюю неделю?

– Пожалуйста, говори потише, – попросила я.

Адди и отца дома не было, Монти спал, но мама находилась недалеко от нас, в своем кабинете, который располагался по другую сторону коридора от той комнаты, где сидели мы с Саймоном. И хотя дверь и стены практически не пропускали звук, я все же опасалась, как бы мама нас не подслушала.

– Вчера я видел, как ты куда-то смылась после второго урока, – прошептал Саймон. – А потом вы с Ли появились, когда обед заканчивался.

– С Элиотом, – поправила я. – Ты ведь знаешь, как его зовут.

– Извини. И так вы с Элиотом поступали всю неделю. Что у вас с ним за тайна?

– Никаких тайн, – с беспечным видом промолвила я, но по взгляду Саймона поняла, что он мне не верит. Мы с Элиотом действительно много времени отсутствовали на школьных занятиях, решив обследовать те ответвления параллельных миров, которые я в последнее время посещала. Мы собирали данные, чтобы Элиот затем мог их проанализировать. – Все очень просто. Если бы на занятиях отсутствовал ты, тебя бы точно все хватились. Ты ведь всеобщий кумир, можно сказать, царь горы. Люди все время на тебя смотрят. А меня никто не замечает. Есть я, нет меня – никто не обращает на это внимания. Поэтому люди не замечают, когда я исчезаю или появляюсь снова.

– Я тебя замечаю, – возразил Саймон.

Я прекрасно знала, что люди часто принимают желаемое за действительное, однако услышать эти слова от Саймона было удивительно приятно.

– В самом деле? Брось, ты ведь тоже мое имя узнал только тогда, когда мисс Пауэлл затеяла историю с сочинением полифонического музыкального произведения. Мы учимся в одном классе уже три года, а ты до этого ни разу не обратил на меня внимания.

– Ты ждала, чтобы нас официально друг другу представили, как на каком-нибудь дипломатическом приеме? – усмехнулся Саймон. – Между прочим, к тебе даже подойти не так просто. У тебя вечно ужасно высокомерный вид, и разговариваешь ты только с Элиотом. Да к тому же еще и пропускаешь половину уроков. В общем, делаешь все возможное, чтобы убедить остальных, что тебе на них наплевать. Хочешь знать, что я думаю?

– Не хочу, – сказала я и покраснела.

– Так вот, я думаю, тебе вовсе не наплевать, но ты боишься. И поэтому стараешься отпугнуть от себя других.

– Послушай, мы с тобой занимаемся музыкой, и здесь у нас не сеанс психоанализа. На сегодня мы закончили.

Я положила скрипку в футляр и защелкнула медные застежки. Одна из них захватила кусочек моей кожи на пальце, и я невольно чертыхнулась.

– Да, ты просто боишься, – повторил Саймон. – Я все понял.

– Ничего ты не понял! – возмутилась я, уязвленная тем, что в словах Саймона была немалая доля правды.

Путешественники старались максимально ограничить общение с другими людьми, населяющими Главный Мир. Мы посвящали свою жизнь вещам, которые для них являлись непостижимыми. Раз мое предназначение было другим, раз я не могла органично войти в жизнь обычных людей, я без особого труда убедила себя в том, что мне это и не нужно.

И я искренне верила в это, пока в моей жизни не появился Саймон.

– Покажи мне свою руку, – попросил он.

Я почувствовала, что воздух в комнате словно наэлектризовался. Такое иногда случалось незадолго до возникновения перехода в другой мир.

– Ты тоже ничем не лучше меня, – заявила я.

Саймон перевернул мою кисть ладонью вверх, разглядывая то место, которое прищемила застежка скрипичного футляра.

– Как ты уже заметила, я нравлюсь людям. Только не обижайся.

– Более того, люди тебя просто обожают. Складывается впечатление, что ты задаешься целью очаровать всех, кто находится от тебя в радиусе пяти футов. И потому скрываешь то, что может вызвать у людей жалость. Конечно, как же – жалость может отпугнуть людей, и тогда они перестанут тебя обожать. – Я покачала головой. – Наверное, это очень тяжело.

– Постоянно бояться гораздо тяжелее! – бросил мне в лицо Саймон, и его пальцы на моем запястье сжались сильнее.

– И дело здесь не только в стремлении к популярности, – продолжила я. – Ты хочешь, чтобы все считали тебя блестящим и непревзойденным, потому что, если они не будут думать о тебе таким образом, то… что тогда случится?

Саймон уставился на меня с таким же несчастным лицом, что и его отражение в Мире Пончиков накануне вечером. Слова сами сорвались у меня с языка, прежде чем я успела этому помешать.

– Потому что ты боишься, что они отвернутся от тебя и уйдут.

– Люди и так постоянно уходят, – медленно произнес Саймон, и на его лице проступило незнакомое мне выражение незащищенности.