Бернар Миньер - Гребаная история

Постаравшись не хлопать дверцами, мы молча приблизились к окнам, ступая по мокрой, раскисшей от воды лужайке. Я бросил быстрый взгляд внутрь, остальные последовали моему примеру; то, что открылось нашим взорам, повергло нас в состояние шока. В зале со стенами и полом из необработанного дерева извивались тени, одни вокруг других, медленными таинственными движениями. Босиком, одетые во все черное, они молча скользили по паркету. Как и на видео, на каждом была белая маска, придающая персонажам вид, особенно вызывающий тревогу. Большинство из масок не выражало ничего, ни радости, ни печали. Но три составляли явное исключение: наморщенные лбы, горькие складки в углах ртов и нахмуренные брови выражали глубокую скорбь. Никто не улыбался. Единственный свет исходил от двух настенных светильников в форме тюльпанов, за каждым из участников действа следовали темные тени, которые смешивались друг с другом на полу.

Даже сквозь оконные стекла можно было расслышать музыку. Я узнал ее: «Вечный свет» Мортена Лоридсена — знаменитого музыканта, который часть года живет на островах. Я нашел эту постановку особенно зловещей, в этом было что-то роковое — я подумал о видеозаписи. Во влажном вечернем воздухе я ощутил дрожь.

Я попробовал опознать Нэта Хардинга, но не задерживаясь, так как не хотел, чтобы нас застали. На этот раз занавески были широко открыты — не факт, что все это закончится оргией. Я только отметил, что мужчин и женщин примерно равное количество. Я повернулся к остальным, и Шейн сделал нам знак. Мы обогнули здание, ступая по густому ковру опавших листьев, накопившихся здесь за много осенних сезонов. Позади, на краю леса, темнота казалась особенно глубокой, но было еще достаточно светло, чтобы найти дверь служебного входа, к которой вели три ступеньки. Шейн осторожно потянул решетчатую створку, и легкий скрип, который при этом раздался, заглушила раздающаяся изнутри музыка. Прямо перед нами возникла узкая лестница, и Кьюзик начал подниматься по ней. Мы последовали за ним. Наверху был балкон, идущий по периметру зала. Пригнувшись, мы доползли до самых перил. Внизу тени продолжали молча двигаться, изображая таинственную пантомиму… что именно? Я не имел ни малейшего понятия — скорее всего, каждый предавался свободной импровизации, уйдя в себя.

Сердце билось как сумасшедшее.

Что они делают?

Что стараются изобразить?

И вдруг я понял. Лоридсен… «Вечный свет» … Маски без выражения на лице и среди них опечаленные лица … Они были заняты тем, что отдавали Наоми последние почести. Пантомимой они изображали траур… По-своему.

Творческий человек, кем бы он ни был, стремится постичь тайну жизни и смерти, выразить непостижимое и свое горе. Я ни секунды не сомневался, что идея исходила от самого Нэта Хардинга, и внутри поднялся гнев. Что этот тип знает о Наоми? Да он ей в отцы годится! Что за показуха — сделать из ее смерти спектакль? Как он осмелился?!

Затем все внезапно остановилось. Музыка. Пантомима. Они обулись, торопливо попрощались друг с другом и по одному ушли. Снаружи послышался звук моторов. Две маски еще тихонько побеседовали, затем первая ушла, и второй участник остался один посреди зала. Он не шевелился. Это была одна из грустных масок. Мужчина. Спортивного телосложения. Хардинг… Притаившись за перилами, я слышал эхо своего тяжелого дыхания. Прогнав охватывающее меня чувство неловкости, я вышел из укрытия. Движение не укрылось от мужчины, и он поднял глаза к балкону. Шейн, Чарли, Джонни и Кайла тоже выпрямились.

Тогда Нэт Хардинг поднял маску на лоб.

— Клуб пятерых, — спокойно провозгласил он.

Мы устроились в задней комнате. Обычная кухня. В оконных стеклах, к которым снаружи липла темнота, отражались наши лица в мертвенном свете неоновой лампы. Воспоминание о первоначальном предназначении этого здания — распятие, висящее на стене над холодильником. Хардинг открыл шкаф, вынул бутылку польской водки и налил себе в стакан для воды, валяющийся рядом с раковиной. Поднес его к губам.

Это был первый раз, когда я видел его так близко. И… как бы это сказать? Крутая мужественность, легкий налет богемы, шарм интеллектуальности и креатива , соблазнительность, безразличие с примесью мощной сексуальной привлекательности — все это присутствовало. Но с этого расстояния были более различимы старение, сомнение, усталость от того, что столько раз видел, как мечты обращаются в пепел. Глядя на него, я поймал себя на мысли, что одновременно вижу, как он выглядел в двадцать лет, когда был любимцем публики с театральных курсов, и каким он станет еще через двадцать лет, когда алкоголь, допинг и наркотики окончательно уничтожат его обычную красоту. В его нынешние сорок эти две маски еще накладывались друг на друга, но это ненадолго.

Внезапно я догадался, что Наоми могла найти в нем. Карикатура на творческого человека, каким его изображает кино и телевидение. Оболочка без сердца, изображение на глянцевой бумаге.

Хардинг отпил c половину стакана, как если бы пил воду, поставил его и долго смотрел на нас, все еще в своей маске на лбу. Затем зажег сигарету, выпустил дым сквозь сжатые губы:

— Что вы хотите?

Хороший вопрос. Я толком не думал, что скажу ему. Возможно, он недостаточно талантлив для карьеры, о которой мечтал, но при этом далеко не дурак. Он не позволит себя уболтать. Значит, самое лучшее — спросить обо всем прямо в лоб.

— Мы пытаемся понять, что произошло, — сказал я.

— Она была убита и, без сомнения, изнасилована , — ответил Хардинг. — Вот что произошло.

Второго с ней не происходило. Это я знал. Знает ли он, что я это знаю? В этом случае притвориться незнающим — неплохая стратегия…

— Судя по виду, тебе на это плевать, — сказал Шейн, голос которого был напряжен до предела.

Хардинг не моргая посмотрел на него:

— Вовсе нет. Я очень любил Наоми…

— Особенно когда она приходила на твои милые вечеринки.

Удивленным Нэт не выглядел. Примерно секунду он разглядывал Шейна с неприличным заговорщицким выражением. Затем улыбнулся:

— И ты тоже там был. Я тебя узнаю.

Эти двое молчаливо в упор посмотрели друг на друга. Хардинг не опустил глаза.

— Ты помнишь? Любишь их встряхивать, а?

Его голос — свистящий, слащавый. Уголком глаза я следил за Шейном.

— Да… я помню тебя…

Судя по всему, Нэт не боялся ничего на свете. Он снова улыбнулся. Я увидел в его глазах отблеск — неприятный, звериный и чувственный.

— Только не говори мне, что забыл…

Не успел он сделать хоть что-то, как Шейн впечатал кулак ему в нос, и тот буквально взорвался, заливая потоком красной крови рот и подбородок своего хозяина.